Форум » Ваши Фанфы по НРК » Ты есть (вариация на тему "Бес в ребро") Автор: nadin » Ответить
Ты есть (вариация на тему "Бес в ребро") Автор: nadin
Ангел: Выкладывая с разрешения автора! Ну, вот и я сподобилась. Маленькая предистория. Фик Пален "Бес в ребро" задел меня, что называется, за живое. Доходило до бессонных ночей. Вот тогда-то моя буйная фантазия и завела меня гораздо дальше, чем поведала об этой истории Пален. Я, как видите, не удержалась. Прошу всех обратить внимание на то, что данный фик не является непосредственным продолжением фика Пален. Это всего лишь один из вариантов развития событий в моем представлении. И вот, собственно, с согласия Пален - проба пера. Ты есть. Рейтинг: PG, а там видно будет. Пейринг: Катя, Герман, Павел Жанр: пусть будет мелодрама Герои: Катя, Герман, Павел, Андрей, Коля и др. Сюжет: Кате с Павлом судьба подарила несколько счастливых лет совместной жизни. Но вскоре Павел умирает и Кате предстоит учиться жить без него. Глава 1. Она стояла в приемной нотариуса среди остальных, пришедших сюда людей, одинокая, растерянная и отстраненная от всех и вся. Хрупкая женщина с потухшим взором, в глубинах которого черной пропастью между нею и всем окружающим миром разверзлась безысходность. Весь мир, доселе наполненный жизнью, надеждами и каким-то почти осязаемым счастьем, сузился теперь до размеров этой чужой, неуютной комнаты. Как бы ей хотелось сейчас отключиться от ужаса случившегося, забыться, погрузиться в отрешенность, чтобы, как в замедленной съемке, не касаясь сознания, перед глазами размытыми пятнами проплывали предметы интерьера, силуэты, лица. Лица… Она не хотела их видеть. Среди них не было ни друзей, ни сочувствующих, ни даже просто равнодушных. Напротив, они были враждебны. И она, эта маленькая женщина в строгом черном платье, облегающем точеную фигурку, делающем свою хозяйку так неуместно соблазнительной, была для них врагом номер один. Всем своим видом они давали понять, что ей здесь не место, но при этом никто не осмелился бы указать ей на дверь, поскольку ОНА имела полное право находиться здесь, тем самым, поправ их собственные права. Права, которые, по их мнению, бесстыдно украла у них, так же, как три года назад украла того, чье имя даже после его смерти они не могут не делить. Она стояла, отвернувшись к окну, обхватив себя обеими руками, как будто старалась согреться, не желая встречаться с ними взглядом, в который раз безуспешно пытаясь сбежать от реальности. Но мозг отказывался впадать в прострацию, и мысли с омерзительной ясностью выстраивались в стройные ряды, приводя к очередным ничего незначащим выводам. - Общее горе. Даже оно не в силах объединить нас, - думала она. Только теперь, здесь она поняла, до конца осознала абсолютную истину, таившуюся в услышанной когда-то фразе, затерявшейся до этого момента в пыльных закоулках ее памяти: «Человек всегда одинок в своем горе… всегда одинок». О да, теперь ей не нужно объяснять смысл этих слов, теперь она сама – убедительное им подтверждение. Это сделанное ею только что открытие визгливой мигренью забилось в висках, от чего она зажмурилась так сильно, что солнечный пейзаж за окном запестрел черными пятнами. ОДНА. Совсем одна. Без него. Без него? Господи, как же больно! *** - Екатерина Валерьевна… Екатерина Валерьевна, прошу вас, пройдемте, все уже собрались, - из задумчивости ее вывел голос помощника нотариуса. Одной рукой он показывал на дверь, в которую ей следовало войти, а другой придерживал ее за локоть, подталкивая в нужном направлении. Она вошла, мельком взглянув на присутствующих, и опустилась на оставшийся свободный стул. Маргарита, Андрей и Кира держались вместе. Сейчас они были едины, как никогда. Сейчас они были семьей. Семьей в состоянии отечественной войны, вынужденной временно укрепить свои рубежи. Марго была подавлена. Губы в горькой складке то и дело подрагивали на бледном лице. Кира бросала обеспокоенные взгляды то на свекровь, то на мужа. Андрей был собран и сосредоточен, как будто ожидал подвоха. На Пушкареву никто из них больше не смотрел. Каждый завернулся в свой кокон и смаковал свою боль в одиночестве. *** По мере того, как нотариус зачитывал завещание Павла, постепенно расправлялась напряженная складка на лбу Андрея, как будто тяжелый груз талой горной лавиной сползал с его плеч. И тому были причины. Ведь это его отец, поддавшись влиянию этой лживой вертихвостки, подверг сомнению благосостояние всех членов некогда крепкой семьи, женившись на ней на старость лет и людям на смех. Содержание завещания не стало для Андрея новостью, но стало долгожданным облегчением и подтверждением того, что слово Павла Жданова дорогого стоит (даже после его смерти).
Ангел: nadin И тебя с праздником. Желаю море цветов!!! Жду проду
Ангел: nadin Спасибо сразу за две проды! Залпом прочла, хочу еще!!
nadin: Глава 12 Катя задерживалась. В холле какая-то возня, звуки странные. И словно почувствовав неладное, Полянский извинился перед деловыми партнерами и, подорвавшись с места, быстрым шагом направился к выходу из зала. Первое, что увидел Герман, это огромные возмущенные глаза гардеробщицы, а затем по кругу: две девицы модельной внешности у стойки гардероба, устремившие раздосадованные взгляды к тяжелым входным дверям, за которыми уже скрывались спины чем-то неуловимо знакомых мужчин, дальше – растерянный и сконфуженный молодой человек, который то ли решался что-то сказать, то ли протянуть руку к… Кате… Катя! Она стояла, прислонившись к стене, практически позади него, зажав рот ладонью, и мелко вздрагивала. В глазах застыли слезы, вот-вот готовые пролиться. Внезапно Герман понял, кого напомнили ему двое спешно удалившихся мужчин. Сердце сжалось в нехорошем предчувствии. Он пока не имел представления о том, что именно здесь произошло, но уже точно знал, кто в этом виноват. Какие-то доли секунды он раздумывал над следующим шагом, сосредоточенно глядя то на захлопнувшиеся двери, то на сжавшуюся в комочек женщину и, приняв единственно верное решение, бросился к Катерине. Полянский не сразу поймал ее затравленный взгляд, но когда понял, что она его все-таки идентифицировала, постарался удержать связующую их ниточку тихим «Кать...». - Кать, Катя… Что… что случилось? – вопрошал Герман, отнимая ее руку от лица. Взору представились мертвенно бледные щеки Катерины с чуть распухшей, нездорового вида нижней губой. Ярость колючим ежом подкатила к горлу, в голове пулей пронеслось: «Сволочь!». - Он что… он что, ударил... тебя? От этих слов Катерина встрепенулась, отвела глаза и попыталась втянуть укушенную губу, как будто стараясь спрятать позорное клеймо, но тут же сморщилась от боли. Повернулась к Герману непострадавшим боком и отрицательно покачала головой. - Нет. Просто… Мне надо… Я сейчас… - пролепетала она и, робко высвободившись из рук Полянского, неуверенной походкой двинулась по направлению к дамской комнате, но, не сделав и трех шагов, поскользнулась, нелепо взмахнув руками, пошатнулась и угодила в объятия подоспевшего Германа. В решающий момент он успел подхватить Катерину, но в следующее мгновение изогнулся сам, выписывая в воздухе немыслимые пируэты, однако сумел удержать равновесие, устоять на ногах и не выпустить из рук свей добычи. Мысленно чертыхаясь, Полянский все же проводил Катю до цели и потом несколько секунд стоял неподвижно у захлопнувшейся перед самым носом двери. Затем резко развернулся, не поднимая глаз, и зацепился взглядом за одинокую жемчужную горошину на полу. Тут же обнаружилась еще одна и еще… Весь пол был усыпан жемчугом. Герман понял, на чем поскользнулся. И снова в мозгу закипело: «Убью!». Время шло. Ситуация требовала быстрых, выверенных действий. Герман, подумав немного, решительно направился к молодому человеку, который по-прежнему оставался в холле и наблюдал за Полянским, а, поняв, что Герман движется именно к нему, поспешно выбросил руку для приветствия. - Русаков. Вадим… Мы с Катей знакомы… немного. Протянутую руку Герман пожал. - Герман Полянский. Коллега Кати, – ответил он, пристально разглядывая нового знакомого. – Вы были здесь и все видели? - Дда. - Вадим едва заметно смутился. Уловив заминку в голосе нового знакомого и то, как Русаков сразу подобрался и распетушился, Полянский интуитивно понял, что тот будет просто нагло врать. Как же, был здесь, занял лучшие места в партере и «наслаждался» спектаклем. Просто наблюдал и бездействовал. Да, точно, так и было. Ведь и стоял поодаль, и дыхание вон ровное… Харизму берег. Ну-ну, знаем мы таких, повидали. Вадим, - обратился к нему Полянский. – Не окажете услугу? Надо быстро раздобыть льда. - Что, простите? - Льда. Ну, спросите у администратора или на кухне… Должен же быть здесь лед, это же ресторан. - Ааа, - понимающе закивал Вадим, - да-да, конечно, я сейчас… А Герман уже повернулся к гардеробщице, превратившись в саму галантность. Вот кто поведает ему подробности случившегося во всех красках. Еще бы, в один вечер и развлечение и благодарный слушатель. Сегодня явно ее день. Немолодая и, судя по всему, азартная женщина возбужденно и с удовольствием, спешила поведать этому интересному, внушающему доверие молодому мужчине о событиях последних двадцати минут. И хоть не все слова ей удалось расслышать, но видела-то она все, от начала до конца и собственными глазами. Она тараторила без остановки, перебивая саму себя, сначала показывая обеими руками в направлении удалившегося Русакова, затем в сторону распахнувшихся перед новыми гостями входных дверей, и снова в сторону Русакова… Чем больше узнавал Полянский, тем мрачнее он становился. Час от часу не легче! С чего бы это Жданов переквалифицировался в Отелло? И чего такого ему вообще могло понадобиться от Катерины, да так, что крышу снесло напрочь? Однако время. Полянский взглянул на свой «Rolex». Собственно, картина относительно ясна, а прояснять ее дальше здесь в его планы не входило. Поблагодарив гардеробщицу, он метнулся в зал к уже заждавшимся деловым партнерам. Там извинился за себя и Катю, сославшись на ее неважное самочувствие, пожелал им доброго здравия и откланялся (благо, ужин уже можно было считать состоявшимся, а сделку заключенной). По пути к выходу поймал официанта, обслуживающего их столик, сунул ему денег за ужин и еще сверху, с просьбой позаботиться об оставшихся посетителях. Кати в холле не обнаружилось, значит, она еще не выходила. Зато как нельзя кстати появился Русаков с небольшим запечатанным пакетом льда в руках. Герман уверенно завладел пакетом, поблагодарил Вадима и коротко попрощался. Несмотря на некоторое замешательство, ненадолго задержавшее его на пороге дамской комнаты, он решительно толкнул дверь и вошел. *** Лишь только за Катей захлопнулась дверь, отгородив ее от сочувствующих взглядов, она без сил опустилась на низкий пуф и, уронив лицо в ладони, горько разрыдалась от переполнявшей ее обиды. Совсем как в детстве, когда, получив незаслуженное наказание, пряталась в каком-нибудь темном углу, раздавленная чувством вселенской несправедливости, и глотала непрошенные слезы. *** Герман шагнул к ней и присел на корточки, пытаясь разглядеть ее лицо, а она упрямо качала головой, как маленькая девочка, стесняясь посмотреть ему в глаза. Он прихватил ее за плечи и одним рывком поднял с пуфа. Осторожно, но настойчиво, невзирая на ее сопротивление, отцепил от лица руки и увидел то, что в общем-то и ожидал увидеть, но все равно оказался не готов. Пострадавшая губа посинела, ее заметно разнесло. Веки болезненно покраснели и припухли. А Катя блуждала взглядом по его груди, старательно рассматривая узел дорогого галстука. Герман судорожно сглотнул, приложил лед к Катиной щеке, зафиксировав пакет ее же ладонью, притянул девушку к себе и обнял. Катерина не сопротивлялась. Напротив, уткнувшись шмыгающим носом ему плечо, всхлипывала все реже, физически ощущая, как медленно покидает тело напряжение этого бесконечного дня. Дверь распахнулась, впустив важного вида женщину. Дама, опознав мужчину в женском туалете, сначала остановилась при входе, как вкопанная, а затем, недовольно поджав губы, демонстративно прошла в кабинку. - Кать, - тихо позвал Герман, - пойдем отсюда, а? Пока меня не приняли за извращенца и не выставили с охраной… Он не мог видеть, скорее почувствовал, как она улыбнулась, и увлек ее к выходу. Задержавшись на секунду у гардероба, Полянский накинул Кате на плечи шубу, запрыгнул в свою дубленку и, крепко держа женщину за руку, вышел на улицу. По дороге домой она попросила Германа остановиться. Ей необходимо было прийти в себя и окончательно успокоится, чтобы своим неприглядным видом не напугать родителей, которые еще, наверное, не спят. Она долго стояла, оперевшись на бампер машины, ловя ртом снежинки, пытаясь вернуть хотя бы видимость душевного спокойствия. Уже у подъезда своего дома Катя впервые после инцидента открыто посмотрела на Полянского, может, потому, что уже смогла взять себя в руки, а может, просто потому, что было темно. - Незавидная у тебя доля, - сказала она, - вытаскивать меня из неприятностей. Прямо злой рок какой-то. Прости. - Ну, что ты? – улыбнулся он. – Зачем же тогда нужны друзья? И для этого тоже. Ведь так? Он ободряюще приобнял ее за плечи. - Кать, все проходит… И это тоже пройдет. Жизнь как зебра: полоса белая, полоса черная. Скоро все наладится, вот увидишь. Она неопределенно кивнула в ответ. - И еще, - добавил Герман. – С наступающим, Кать. Обязательно загадай желание… уже завтра. Обещаешь? - Обещаю, - ответила она, благодарно поцеловав Германа в щеку, и скрылась в подъезде. (Продолжение следует)
Ангел: Привет nadin УРА ПРОДА!!! Сегодня спокойная без накала. А Жданов к Кате придет или нет ? Мне кажется им надо откравенно погаварить. Жду проду!
nadin: Глава 13. Как только за спиной захлопнулась дверь его холостяцкого жилища, Полянский почувствовал себя совершенно разбитым. Усталость, накопившаяся за день, вязким болотом обволокла тело, наполнив конечности противной тяжестью. Он с трудом стащил с себя дубленку и даже пристроил ее на вешалке, присел на низкий пуф в прихожей и принялся расшнуровывать ботинки. Пальцы от чего-то не слушались. Вот ведь пытка! Тот, кто выдумал шнурки, наверное, был знатным шутником. Нда… здравствуй, детский сад, штаны на лямках… Да что же это такое, он с семилетнего возраста превосходно управлялся со шнурками, но именно сегодня они завязались в узел, не позволяя освободить правую ногу. Герман вскочил и с усиливающимся раздражением принялся разутой ногой ломать ботинок, подминая пятку, в попытке вытащить застрявшую ногу. Спустя какое-то время, ему все-таки удалось отшвырнуть злосчастный ботинок, как кусучую блоху, которая одним своим присутствием на теле была способна превратить жизнь в ад. Почувствовав неимоверное облегчение, Герман снова опустился на пуф, но тут же подумал, что если сию же минуту не поднимется, то рискует отключиться прямо здесь, под вешалкой, как свинья в хлеву. От такого сравнения он даже поморщился. Ну уж нет, в душ, прямо сейчас! И собрав остатки сил, встал и поплелся в ванную. В просторном помещении ванной комнаты привычным жестом снял часы, сбросил пиджак, нетерпеливыми движениями растормошил галстук, освободив шею, и стянул его через голову, затем рубашка, брюки, белье, и вот она, долгожданная свобода! Шагнул в душевую кабину и пустил воду. Он долго стоял, оперевшись обеими руками в стену, подставив совершенно пустую голову под горячие струи, пока скопившийся пар в кабинке не стал затруднять дыхание. И тогда, как обычно, он перекинул рычажок крана в противоположном направлении, приняв ушат ледяной воды. Вытерпев сколько хватило сил, выскочил из ванной просветленным и помолодевшим, не чувствуя собственного веса. Усталость ушла, зато мысли вернулись. Мысли о Кате. Снова о ней. С тех самых пор, как Павел рассказал ему о своей болезни, Полянский потерял покой. Он и сам не знал, с чего бы это, и видимых причин не находил, но все чаще заставал себя в задумчивости, возвращаясь к событиям почти четырехлетней давности. Тогда он думал, что все прошло, не успев начаться. Его недвусмысленно щелкнули по носу, не оставив ни единого шанса. И он принял это спокойно, с достоинством и, как ему казалось, отрезал раз и навсегда. Он вернулся к прежней жизни свободного мужчины и завидного жениха, встречался с женщинами (правда, слишком близко никого не подпускал), а с последней даже прожил несколько месяцев под одной крышей, уступив ее внешне ненавязчивым, но на самом деле весьма настойчивым намерениям переехать в его квартиру. Но и с Ольгой как-то не склеилось. А после того судьбоносного разговора с Павлом он стал ловить себя на мысли о том, что по его дому ходит совершенно чужая женщина. И если бы вид ее, снующей туда-сюда, оставлял Германа равнодушным, было бы полбеды, но дело в том, что она его раздражала, и одно ее присутствие в его личном пространстве вынуждало призывать на помощь все свое самообладание, чтобы просто не сорваться. Ольга была красивой женщиной, превосходной любовницей и отличной спутницей на вечеринках и презентациях, но никак не хранительницей очага, для которого сам Герман уже давно созрел. Ей было тесно в четырех стенах, и каждый час, проведенный ею не в спальне, был потрачен зря. Она не стремилась к уюту, напротив она бежала от него, но при этом совершенно однозначно намеревалась заполучить Полянского в мужья. Но не о такой семье, не о такой жене мечтал сам Герман. Мечтал? Да, когда-то предполагал, а теперь уже мечтал. А после смерти Жданова-старшего часовой механизм в его мозгу заработал с предельной скоростью. И теперь Полянский мог сказать себе, почему. Затянув потуже пояс банного халата, Герман ощутил непреодолимую потребность выпить. Вообще-то спиртное никогда не было его страстью, но сейчас ему было просто необходимо, чтобы крепкий алкоголь отрезвляюще обжег гортань. Он достал из бара чуть початую бутылку коллекционного коньяка и плеснул немного на дно бокала. Болтнул янтарную жидкость по внутренней окружности выпуклого стекла и сделал первый глоток. Да, пора уже признаться… какой смысл лгать самому себе… С того самого дня, как Жданов открылся тебе, ты просто ждал, ждал и уже строил планы… неосознанно, не решаясь признаться себе, ждал, когда освободится место. Ну что ж, вот и дождался. Полянский никак не мог понять, как он пропустил в себе такой значительный момент, когда попал в западню. Или он и не выпадал из нее, а просто законсервировал невостребованные чувства на три с лишним года, убедив себя в собственной неуязвимости. Эти мысли уже привычно занимали его вечерами. Вот и сегодня сон ушел, уступив место размышлениям. А может, все-таки Павел? Или нет… Нет, откуда ему было знать? Не будь идиотом, Полянский, конечно, он знал. Да, знал. Знал даже больше. Даже то, от чего ты сам отмахивался, как от ночного кошмара. И этот взгляд его в самую душу… Неужели он с самого начала все видел, все понял и верно рассчитал? А ты бычком на веревочке… и уже не в силах отвязаться. Вот ведь старый лис! Или все же не он, а ты, ты сам, Герман, вообразив себе райские кущи, принял его последнюю просьбу за руководство к действию? Нет, все… все, хватит! Жданова уже не спросишь, а сам ты хреновый аналитик. Да и какого черта? Прими как данность, все равно увяз уже по уши - не выбраться. Ну сколько можно? Все, спать! Поставил пустой бокал на прикроватную тумбу и прикрыл глаза. Нет, а Андрей? Ему-то что в голову ударило? Говорил, роман у них был… Может, соврал индюк самодовольный и не было у них ничего?.. Ага, у тебя тоже было-не было и что? А может, это ревность к Павлу? В конце концов, она предпочла ему, всеобщему любимцу, престарелого отца… И потом, столько времени она являлась открытой угрозой финансовому благополучию семьи… Да, но теперь этот вопрос снят, ведь по завещанию Катя практически ничего не получила… Слухи ходят, а дыма без огня, как говорится… Нет, все, довольно, теперь уже точно… Спать, я сказал! О, Боже, овец что ли посчитать? Сопроводив Катю из Швейцарии сразу после кончины Павла, Герман, ведомый какой-то необъяснимой решимостью, в тот же вечер серьезно поговорил с Ольгой. Он был банален, но неумолим, а она, будучи женщиной умной и расчетливой, решила, что оставить свои позиции на время, сейчас гораздо уместнее, чем устраивать бурные истерики и слезные прощания. На следующий день она собрала свои вещи, предусмотрительно забыв кое-что из мелочей, пометив все еще ее территорию, и съехала, позволив Герману вздохнуть с облегчением. Сон по-прежнему не шел, и Герман то и дело возвращался к событиям минувшего вечера. С одной стороны, он был готов придушить Андрея собственными руками за свинство, которое тот учинил, а с другой… С другой стороны, если бы не эта дикая выходка Жданова, он бы даже не посмел протянуть руку и прикоснуться к ней, прижать к себе… Боже, Полянский, по тебе психушка плачет. Он вспомнил ее судорожные рыдания на своей груди, и в сердце снова больно кольнуло. Он мог лишь притянуть ее к себе и только ждать, когда истерика сойдет на нет и она успокоится. Успокоится и отстранится от него. А что еще ему оставалось? Что он мог? А ведь мог… Мог привезти ее к себе, вот прямо сюда, бережно уложить в постель, придавить тяжестью своего тела, согреть, зацеловать до беспамятства, зализать каждую царапину на ее коже по-волчьи преданно, самозабвенно… Он представил, как вошел в нее, медленно, осторожно, едва улавливая ее тихие стоны, собирая губами слезинки с висков, радостно осознавая, как с каждым новым толчком его плоти ее редкие всхлипы боли и обиды перерождаются в удовлетворенное животное урчание… Если бы она захотела, если бы только позволила, он бы на изнанку вывернулся, он бы смог… В глазах запрыгали и померкли черные пятна. Герман спал. (Продолжение следует)
Ангел: О какие мысли а не много ли он хочет... Ведь ещё не так много времни прошло раны еще не затянулись. Жду проду!!
nadin: Глава 14. Проснулась Катя поздно, почти к полудню, с тяжелой головой и ватным телом. Долго щурилась, пытаясь рассмотреть время на настенных часах, а когда поняла, что проспала почти до обеда, обреченно вздохнула и заставила себя подняться. Завернулась в теплый домашний халат и вышла из комнаты. Тут же в нос ударил терпкий еловый запах. На пороге квартиры в тесной прихожей топтались раскрасневшиеся с мороза Зорькин с отцом, затаскивая в дверь огромную душистую елку. - Говорил же, связать надо было, а он не надо, не надо! Ветки помнем – дерево обидится! Тьфу, ты! Где только набрался ахинеи-то этой? - ворчал Валерий Сергеевич. - А теперь вот стой тут, жуй иголки, раз такой умник. Сам напросился. На шум из кухни выбежала Елена Алексанна. - Красота-то какая! - всплеснула она руками, завидев зеленое чудо. - Ох, и Катюша наша проснулась. - Привет, Пушкарева! – заулыбался Зорькин, забавно вытягивая шею из-за густых колючих ветвей. – Долго же почивать изволите. Мы тут уже по семь ковров навышивали… А что это у тебя с лицом? В груди разом похолодело. Забыла. Как она могла? Даже в зеркало на себя не взглянула и сразу пред светлы очи… - Где? – растерянно выдавила Катя, поймав на себе озабоченный взгляд матери, и инстинктивно провела по губам тыльной стороной ладони. - Да вот, Катюш... на простуду похоже… Надо же, так не кстати… - покачала головой Елена, разглядывая лицо дочери. Да ты не переживай, доченька, у меня облепиха протертая есть. Приложишь, и все как рукой снимет. - Да, - поспешно закивала Катерина, - я посмотрю только, - и рванула в ванную. Как же хорошо, что есть облепиха! И врать не придется, останется лишь благодарно принять мамины заботливые хлопоты, не разрушая ее иллюзий. Заперла дверь изнутри и подняла глаза на свое отражение. На нее смотрела несчастная женщина. Взгляд сосредоточенно придирчивый. Веки припухшие, измученные полночными слезами и бессонницей. На голове бардак. Леший в дремучем лесу и тот милее. А губа... Да ничего вроде... Вид, правда, нездоровый, но следов криминала не наблюдается, уже хорошо. Да уж, красавица, нечего сказать. Не Квазимодо, конечно, но и не фея. Нет, феями здесь и не пахнет. Так, поганка болотная... Боже, неужели это я?.. Сокрушенно вздохнула и потянулась за зубной щеткой. Катя задумчиво стояла у окна в своей комнате, обеими руками упираясь в подоконник, прислонив лоб к прохладному стеклу. Этот последний день в году выдался необыкновенно погожим, снежным и солнечным, став желанным новогодним подарком для всех и особенно для шалящей во дворе детворы, чей радостный галдеж беспрепятственно проникал в жилище сквозь щели старых рам. Глядя на их веселую возню, трудно было удержаться, чтобы не позавидовать их удивительной способности так искренно и неподдельно радоваться жизни. Облачившись в старые удобные джинсы, Катя твердо решила не изводить себя печальными мыслями и не омрачать родным праздник. Только не сегодня. Сейчас пойдет и найдет себе полезное занятие. На кухню соваться не стоит, там мамина вотчина. Разве что полы надраить или елку нарядить?.. Да, точно, елка! Ах, даже руки зачесались от нетерпения, как в детстве. Ну надо же... - Пушкарева! - в комнату без стука ввалился Зорькин. - У тебя совесть есть? Меня без тебя за стол не пускают! Ну-ка, живо пошли со мной! И нечего, нечего упираться, ты мой пропуск в рай. Неужели ты думаешь, что из-за твоей необъяснимой тяги к дистрофии я пожертвую твоему отцу свою порцию, заработанную, заметь, тяжким трудом на галерах этого дома? Он втолкнул Катерину в кухню, довольно потирая руки, плюхнулся на свой стул и, клюнув носом в «сиротскую» посудину свежего наваристого борща прямо перед собой, блаженно закатил глаза в предвкушении. Валерий Сергеевич, удовлетворенно ухмыльнувшись, изрек: - Вот! Главное правильно обозначить солдату задачу и результат, как говорится, налицо. Лен, а Катюшке-то щей? - Сейчас-сейчас, - проворно хлопотала Елена над своими едоками. - И мяса ей положи, да побольше кусок, - скомандовал отец. - Пап… - попыталась возразить Катя. - Разговорчики в строю! – оборвал ее тот. – Приказы не обсуждаются! Ешь, а то совсем отощала, кожа да кости… да глаза вон одни… скоро закрываться перестанут. А этому обормоту, - проворчал отец, хитро прищурившись на Николая, - мяса можно было и не давать. От него и так одни убытки. Коля перестал позвякивать ложкой и, возмущенно ловя ртом воздух, парировал: - Кккак это… какие убытки? Я ж, как вы и велели, дядь Валер, задание выполнил! На разведку сходил и языка, вон, привел, - кивнул он в сторону улыбающейся Катерины. - Ну, если только за языка… Ладно, с довольствия не снят. - Что значит не снят? Да мне за мои ратные подвиги вообще дополнительный паек положен! - Нет, ну ты посмотри, Лен, каков наглец, дашь ему палец, так он всю руку… - Да будет вам уже, - прервала мужа Елена, - вы ешьте лучше, пока не остыло. А елку-то кто наряжать будет, решили уже? - Я, - ответила Катя и почувствовала на себе удивленные взгляды трех пар глаз. Пожала плечами и невозмутимо добавила: – Но если кто-то хочет присоединиться, я не против. Елку украшали все вместе. Зорькин сражался с гирляндой. А Валерий Сергеевич, достал из дальнего угла антресолей пыльные ящики с игрушками и, выудив из одного из них видавшую виды пятиконечную звезду, с любовью стер с нее пыль и торжественно водрузил на верхушку хвойной красавицы. Даже Елена Алексанна оторвалась от приготовления праздничного ужина и внесла свою скромную лепту в общее дело, повесив на ветку старый-престарый зеркальный шар – ровесник Катюши. Катя аккуратно перебирала елочные игрушки, цепляя к металлическим ушкам канцелярские скрепки (изобретение, которым Пушкаревы искренно гордились), думая о том, как причудливо в этом старом ящике переплелись воспоминания всей семьи более, чем за тридцать лет. Вот Колькин самолетик. Он всегда, сколько она себя помнила, висел у них на елке и никогда не оставался в коробке. А вот и ее любимая игрушка – сосулька в виде леденца. Когда-то их было две, но одна разбилась, от чего ее уцелевшая сестра была теперь еще дороже. А вот необыкновенный шар ручной росписи с пузатыми шмелями на ромашках – чей-то подарок родителям. Надо же, уцелел. Она уже и не помнила, когда именно он появился у них, но до сих пор хранила в памяти то ощущение трепетного восторга, с которым впервые собственноручно пристраивала это сокровище среди сосновых ветвей. Каждая безделица имела свою историю и многое могла рассказать о домочадцах. Но только присутствия Павла не помнила ни одна вещь в этом доме, как будто нарочно изгоняя его из ее жизни, вытесняя даже из памяти. От этой мысли защипало в глазах, и задрожали руки. И чтобы заглушить вновь всколыхнувшуюся боль, всю свою отчаянную энергию Катерина обрушила на наведение кристальной чистоты. Проигнорировав новомодную швабру, вооружилась ведром с водой и половой тряпкой, согнулась пополам и по старинке принялась размашисто, с остервенением натирать полы. Ближе к полуночи, как и полагается, собрались за праздничным столом, провожая старый год.. И как обычно, Валерий Сергеевич на правах главы семьи взял слово. - Трудный выдался год для всех нас… Но он прошел. Ну, да и Бог с ним. Мы, Пушкаревы, на судьбу роптать не привыкли. Отпустим его с миром и будем жить дальше. Так ведь? Отец храбрился, старался выглядеть спокойным, но голос предательски задрожал на последних словах, и все поняли, что обращался он, главным образом, к дочери и только от нее ждал ответа. «Бедные мои, как же я вас замучила», - подумала Катя, а вслух сказала: - Сейчас я вижу всех, кого люблю… Здесь вся моя семья, - сказала она, обведя взглядом присутствующих, и про себя добавила: «все, что от нее осталось». - И моя, - тихо вклинился Коля, - моя семья тоже вся здесь. - И твоя, конечно, - подтвердила Катя, накрыв ладонью его руку. - Так вот и тост! – поспешил разрядить ситуацию отец. – Значит, выпьем за нашу большую дружную семью, ура! Аккомпанируя тосту, запиликал катин мобильный, получив новое SMS-сообщение: «С новым годом! Не забудь про желание». В начале первого часа ночи, когда отзвенели бокалы с шампанским и за окном загремели ракеты, петарды, салюты и фейерверки, родители вытолкали молодежь на улицу полюбоваться чудесами пиротехники. Как когда-то, они стояли во дворе ее дома, взявшись за руки, задрав головы к небу. Но если раньше замирали от восторга с раскрытыми ртами, то теперь наблюдали за происходящим с едва заметным интересом. Наверное, они просто повзрослели. Время, когда друзья спешили поделиться друг с другом самым сокровенным, прошло, уступив место личным тайнам и неразделенным переживаниям. Но, несмотря на это, они по-прежнему оставались близкими и родными, как и двадцать лет назад. Ухватив Колю под руку, Катя спрашивала себя, а что она знает о своем друге детства, Николае Зорькине, теперешнем? А знала она то же, что и четыре года назад, не считая того, что в прошлом году умерла его мама, и семья Пушкаревых теперь действительно стала и его семьей, причем единственной. Еще она знала, что он бросит все и примчится им на помощь, ей на помощь, будет вытирать подруге сопли, шутить и кормить с ложки, а она? Она даже не знает, есть ли у него девушка. Вот так, они познали потери и научились отгораживаться не только от окружающих, но и друг от друга. - Коль, - позвала она, все так же глядя в небо. – А ведь я совсем ничего о тебе не знаю. - Так уж и совсем? – уточнил он, не поворачивая головы. - Ну… как ты жил все это время, какие планы строил… Есть же у тебя какая-то личная жизнь… - Какая-то есть. - Может, расскажешь когда-нибудь? - Может, и расскажу… когда-нибудь, - улыбнулся он *** В этот день Полянский не находил себе места. Новый год – праздник семейный, поэтому именно сегодня Герман особенно остро ощущал свое одиночество. Все, чего он желал сейчас, чтобы скорее наступило завтра. Странно, раньше он выбирал, кому из друзей составить компанию, а теперь он сам готов кинуть клич. Только некому. Все, кого он хотел бы видеть рядом, остепенились, обзавелись семьями, задвинув дружеские посиделки на второй план. Через два часа пробьют куранты. Кто-то уже таскает вкусности с кухни прямо из-под носа жены в нетерпеливом ожидании начала застолья, а кто-то отдает долг престарелым родителям, коротая новогодний вечер в их обществе. И только он, Герман, единственный из их шумной университетской компании к 36 годам своей жизни не имеет ни жены, ни детей, ни родителей. Он был поздним и единственным ребенком в семье и, как следствие, рано лишился обоих родителей. И с женитьбой не спешил. Сначала куролесил по полной, боясь где-то не успеть, что-то пропустить, обделить себя в чем-то важном. А когда устал пыхтеть в бессмысленной погоне за химерами, остановился, огляделся и, как выяснилось, даже разглядел ту единственную, от разлуки с которой, тягостно ноет в сердце. Только теперь в сознательном зрелом возрасте он полностью осознал, как не хватает ему брата или сестры, хоть одного-единственного, но родного человека, чтобы просто знать, что он не один. Днем Герман все-таки заставил себя выйти на улицу, купил продуктов и даже еловых веток. Соблазниться настоящей елкой, чтобы потом возиться с нею в одиночестве, было бы слишком жестоко, а потому он и вовсе отбросил идею об украшении дома, да только плюгавенький мужичонка у дверей супермаркета, такой же неприкаянный, как и сам Герман, вынудил-таки Полянского купить у него несчастные ветки. И вот теперь он сидел на диване, окутанный сосновым ароматом, в полной тишине, наивно ожидая ответного SMS. И как ни странно, дождался. Она тоже пожелала ему счастливого Нового года, а он расплылся в идиотской улыбке, словно только что услышал ее признание в любви. В дверь позвонили. Гостей Полянский не ждал и потому с интересом отправился открывать. На пороге стояла Ольга с бутылкой шампанского и самой очаровательной улыбкой из имеющихся в ее арсенале. - Здравствуй, Герман. Прости, что без приглашения. Мне почему-то показалось, что ты сегодня тоже в одиночестве. И я подумала, что, может быть, по старой дружбе мы составим друг другу компанию? Не прогонишь? Почти двенадцать, а такси я уже отпустила. Он всегда поражался ее интуиции и упорству. Вот так просто наплевала на все и пошла ва-банк. А если бы его не оказалось дома или не пустил бы? Хотя нет, все точно рассчитала лиса. Ведь знала, что буду стоять в дверях и прикидывать, в каком случае окажусь большей сволочью, если выгоню ее на улицу без единой возможности добраться до дома или если впущу и позволю себя соблазнить. «Ну что ж, хотел бы умереть монахом, пошел бы в монастырь», - подумал Герман, отступая на шаг назад, пропуская Ольгу в квартиру. (Продолжение следует)
nadin: Глава 15. Новогодние каникулы, которых так страшилась Катя, пролетели незаметно, а за ними и зима. Работы не убавлялось, а все праздники и выходные она проводила на конюшне с Ивэлом. Их регулярные встречи не прошли даром, и теперь Катерина могла самостоятельно оседлать лошадь, и даже пуститься в галоп. Чистку Ивэла Катя тоже взяла на себя, когда поняла, что эта процедура доставляет жеребцу не меньшее удовольствие, чем прогулка. И если седлать Ивэла ей приходилось под неусыпным контролем Василича или Саньки, то колдовать вокруг коня со щеткой, губкой и фланелевой тряпкой она оставалась одна, наслаждаясь их почти интимным уединением. Ивэл довольно раздувал ноздри, когда хозяйка водила по его бокам жесткой щеткой и, благодарно фырча, позволял рассмотреть и очистить подошвы копыт. А однажды, когда в порыве сдержанной лошадиной признательности он чуть ли не расцеловал Катерину, щекотно тыкаясь ей в шею шершавыми губами, она рассмеялась, ласково потрепав его за гриву, и пообещала, что, как только распогодится, обязательно отведет его на реку и выкупает по-настоящему. И полетели недели, засасывая Катерину в перипетии трудовых будней. Она все так же приходила на работу раньше своей секретарши и по-прежнему задерживалась допоздна. Периодически Полянский вытаскивал ее, если не на деловую встречу, то хотя бы просто пообедать, всерьез опасаясь за ее здоровье. Но чаще всего он просто выгонял ее из опустевшего в конце дня офиса, сажал в машину и увозил домой. Его постоянное присутствие где-то рядом стало настолько обыденным и привычным, словно так было всегда, и Катя принимала его дружеские заботы и внимание как должное. Он никогда не переходил грань дозволенного и не нарушал негласного перемирия, установленного между ними еще в той прошлой жизни. Но только Герман знал, чего ему это стоило. Самая желанная на свете женщина была так близка, что это сводило с ума. Иногда он даже чувствовал ее дыхание на своей коже, что было уж совсем невыносимо. Оно будоражило кровь и путало мысли, вынуждая Германа балансировать на самом краю, прикладывая нечеловеческие усилия, чтобы удержаться, не сорваться и не слиться с ее тенью. Катя так заработалась, что не заметила, как наступила весна. Просто вышла однажды на улицу и обнаружила вокруг себя уже совсем зеленый город. Вдохнув пьянящий аромат молодой листвы, вспомнила, как в детстве, оторвавшись от учебников, вот так же растерянно замирала посреди дороги, тщетно пытаясь разглядеть на деревьях вместо сочной зелени распустившихся листьев голые ветви с набухшими почками. Девчонки уже гоняли шайбу, прыгая в «классики» на высохшем асфальте, с таким заразительным задором, что даже проходящие мимо чьи-то молодые мамы, начхав на «солидный» возраст, не могли удержаться, чтобы не пропрыгать пару-тройку криво нацарапанных квадратов. Уже давно никто не чертит классы на асфальте, но Кате вдруг отчаянно захотелось наткнуться за ближайшим поворотом на стайку веселых школьниц с бантами в жидких косичках, беззаботно проскакать на одной ножке до боли знакомую схему и, не оглядываясь, с улыбкой продолжить свой путь. *** Офис бурлил невиданной доселе энергией, правда, лишь малая ее часть была направлена в трудовое русло. Дамы, не сговариваясь, прихорошились все разом, защебетали, засветились, вызволяя из зимней спячки неистребимую женственность. Да и мужчины не остались в стороне равнодушными наблюдателями. Расконсервировав все свои бойцовские навыки, давно знакомыми тропами единым солидарным фронтом они вновь вышли на охоту под переходящим знаменем мартовских котов. Чувственные флюиды неумолимо заполняли жизненное пространство, размножаясь подобно опасному вирусу, непременно выбивая из рабочего ритма всех, кто попадался им на пути. Весь день Катя потратила на изучение отчетов по продажам, успела устать и даже проголодаться. Откинувшись на спинку кресла, она сняла очки и, прикрыв глаза, надавила прохладными пальцами на переносицу. Тут же возмущенно заурчал живот, давая Катерине понять, что сколько ни сиди, а медитацией головы не обманешь, и хотя бы чашку горючего в себя влить все-таки придется. «Да, кофе не помешает», - подумала Катя и направилась к выходу. Картина, которую она застала в приемной, ее одновременно и умилила, и рассмешила. Настя, пылая праведным гневом, вся такая хорошенькая, раскрасневшаяся, с негодующим блеском в глазах, со знанием дела распекала совсем молоденького парнишку – нового системного администратора. Катя с улыбкой отметила про себя, что из неопытной пугливой девочки Настасья выросла в толковую помощницу, без которой и сама Катерина порой была, как без рук. - Что здесь происходит? – поинтересовалась Катя. Не заметившие появления начальства спорщики синхронно оглянулись. - Екатерина Валерьевна, - начала Настя, - так сеть отвалилась еще в обед. У меня вся работа стоит, я даже отчет ваш распечатать не могу… Этого молодца, - недовольно кивнула она в сторону сисадмина, - полдня разыскать не могли, а сейчас появился, а делать отказывается. У него, видите ли, рабочий день закончился! У меня, между прочим, тоже, - проворчала она, обернувшись к парню, - но я по вашей милости все еще здесь. - А вы что скажете? – обратилась Катя к администратору. - Да я уже устал всем объяснять, проблемы с сервером… Сейчас его чинят. К утру все должно быть в порядке. - А если нет? – вклинилась Настя. – Завтра важное совещание, а документов нет. - Будут, - устало огрызнулся парень. – А если нет, то я лично займусь вашей машиной… - Вот, мне не только сеть отрубили, меня компьютер вообще не пускает и пароль мой игнорирует… У меня отчет на винчестере, - чуть не плача, закончила Настя. - Мне правда идти надо… ну не могу я сегодня никак, - заканючил парень. – Завтра к вам в первую очередь, обещаю… - Ну что ж, ловлю на слове. – согласилась Катя и махнула рукой, отпуская бедолагу. – Настя, и ты иди уже, и так задержалась. Все равно от нас сейчас ничего не зависит. - А как же вы? - Я так или иначе собиралась задержаться. Свой винчестер я вижу, так что еще успею закончить расчеты. А ты иди, Насть, поздно уже. - Тут или совет в Филях или камера пыток, - в дверях приемной с важным видом стоял Зорькин. И не смотрите на меня так. Мобильный твой не отвечает…А один субъект сейчас драпал отсюда на такой скорости, что, по-моему, просвистел сквозь меня и даже не икнул. Вы его мучили? - Коля… - Катерина приложила ладонь ко лбу. - Я опять все забыла, извини. Завтра совещание… Мне надо кое-что доделать. - Я уже понял. Ну что ж я зря ехал? Давай, хоть девушку подвезу. Нечего гнобить подчиненных, отпускай человека. - Да собственно уже, - улыбнулась Катя. Настя перевела вопросительный взгляд с Николая на Катю. – И в самом деле, Насть, поезжай. А иначе, когда ты до дома доберешься? - Ну, я не знаю… - засомневалась Настя, - неудобно как-то… - Ох, а я-то уж испугался, что девушка не решится сесть в машину к незнакомцу, - веселился Коля. - Так этот вопрос решаем. Зорькин. Николай. Друг и соратник Екатерины Валерьевны. А вы, как я понимаю, Настя – незаменимый сотрудник и правая рука Катерины. Настасья залилась румянцем. С одной стороны, ей совершенно однозначно польстили, а с другой… с другой стороны над ней нахально потешались, а она стояла, как дура, не смея возразить. Кто знает, кем на самом деле приходится этот тип ее начальнице. - А ты сама? - уточнил Зорькин у Кати. - За меня не волнуйся. Не в первый раз. - Ну, тогда, пока? Катя кивнула и проводила уходящих взглядом. Настасью Зорькин разглядел еще на пороге приемной. Симпатичная девушка. Носик задорный, юбочка с рюшечками... Не то чтобы Коля очень разбирался в моде, но отличить трепетное создание от колхозницы с веслом он, конечно же, мог. И сейчас, открывая перед этим созданием дверцу своего эффектного джипа, он мысленно поставил себе первый плюс. К тому же она была юна, что, несомненно, повышало его шансы. Дорогой Коля пытался вести светскую беседу, но не очень удачно. Тогда стал рассказывать что-то смешное. Видимо смешное было действительно смешным, потому что Настя заулыбалась. Несмотря на смущенные настины протесты, Коля довез ее до самого подъезда и на ее скромное «спасибо» неожиданно для себя ответил: - Пожалуйста. Но и от чашки чая я бы не отказался, - поймал ее вопросительный взгляд и поправился: - как-нибудь… ну… если срочно надо будет сбежать с работы с прикрытием, я всегда к вашим услугам… или если ваш сисадмин все-таки слиняет из вашей конторы, приглашайте, чем смогу помогу. - А как же Екатерина Валерьевна? Настя отвела взгляд от Зорькина, но было видно, что этот вопрос ее очень волнует. - А что Екатерина Валерьевна? - Ну… вы же ее друг… - А, это… Ну да, друг, но не в смысле «друг», а ДРУГ. Фу ты, черт знает что! Ну, не в том смысле друг, в котором вы подумали… А кстати, что вы подумали? Настя заметно стушевалась. - Мы НЕ пара, - наконец, собрался с мыслями Коля. - Мы выросли вместе. Играли в одной песочнице, сидели за одной партой в школе, учились в одном университете. Мы друзья. Ну, как брат и сестра. Так понятнее? Настя утвердительно качнула головой и посмотрела на Зорькина. В ее глазах читался легкий интерес. И Зорькин мысленно добавил себе новый плюсик. (Продолжение следует)
Оксана: nadin, очень интересно!!!! Как хорошо, что ты по многу выкладывешь! Жду продолжения. Какой у тебя Коля... уф!
nadin: Спасибо, девочки. Вот еще главка. Глава 16. - Катенька, а когда же вы на месте будете? – расспрашивала дочь Елена Алексанна, попутно разливая кипяток в чайные чашки. - Поздно, мам. Мы только приземлимся к полуночи, а еще до отеля добраться надо… пока разместимся… Так что звонить я не буду, ладно? Потом, на следующий день обязательно позвоню, - ответила Катя и аккуратно подула на дымящийся чай. Елена со вздохом опустилась на стул рядом с дочерью и задумчиво покачала головой. - Неспокойно мне как-то… сон нехороший приснился… Катюш, ты и вещи–то не собрала… - Да будет тебе, мать, - перебил ее Валерий Сергеевич. – У Катерины нашей все под контролем, - Долго что ли вещь-мешок собрать? Она ж у нас не цаца какая-нибудь, а дочь военного! – и многозначительно вкинул в воздух указательный палец. - И самолеты эти… - продолжала Елена, - боюсь я их. - Опять двадцать пять! – не выдержал он. – Ну, сколько можно, Лен? Ну, чего ты перед дорогой-то? Лучше б Катьке собраться помогла! Катя потянулась к матери, обняла ее за плечи. - Ну? - заглянула в глаза, словно заигрывая с маленьким ребенком. - Все будет хорошо, мам. Всего-то два дня. Туда и обратно. Не успеете оглянуться, как я уже вернусь. Буду сидеть на этом самом месте и наблюдать, как Коля уплетает твои пирожки. - А кстати, - подхватил отец, - куда это Колька запропастился? Уж которую неделю носа не кажет. Все бегом да бегом. Вон, даже твоей стряпней, Лен, не заманишь. Никак проштрафился? Ответом ему послужил короткий звонок в дверь. - О! Легок на помине! – довольно изрек Валерий Сергеевич с видом иллюзиониста, который точно знает, кто именно сейчас явит себя публике, распахнув дверцы волшебного шкафа. И действительно, в кухню шагнул улыбающийся Зорькин, бодро приветствуя всех присутствующих. Елена Алексанна, как обычно, усадила его за стол и зазвенела посудой, суетясь вокруг гостя. - Ну, рассказывай, как жил, куда пропал? – начал Валерий Сергеевич. - Да никуда я… уф, не пропадал, - отвечал Коля, прихлебывая горячий чай. – Просто работы много навалилось. Замотался. - Замотался, - передразнил его Пушкарев, не сводя с Зорькина придирчивого взгляда, ожидая подробностей. - А мне сегодня не по пути с твоей работой? – спросила Катя. – Подбросишь? - Не вопрос. А вообще, Кать, как-то не солидно тебе при твоей должности на метро ездить. Купила бы машину. Хочешь, вместе подберем? - Так бы и сказал сразу, что надоело тебе меня возить, - усмехнулась Катя. А машина мне не нужна. У папы есть, да и моя цела… - уже тише сказала она, имея ввиду оставшуюся в Швейцарии «Вольво». - Но ты все равно подумай. Я такую красавицу видел, может, посмотрим? Я в обед могу за тобой заехать. - Нет, Коль, не сегодня, мне еще в дорогу собраться надо. - Уезжаешь? - Улетаю. В Лион. Если все получится, привезем очень выгодный контракт. - В тот самый Лион, с лабиринтами трабулей, Лувром и божоле? - Смотри-ка какой полиглот! – вклинился Пушкарев. - А как же, - важно уточнил Коля. – Буквы знаем, складывать умеем. Третий по величине город во Франции, который когда-то слыл столицей шелка и кулинарного искусства, а теперь, увы, всего лишь промышленная агломерация. И если бы не сохранившийся до наших дней Старый город,… кстати, он является памятником культуры мирового значения. Нда, гордятся своими достижениями в машиностроении, в том числе текстильном. Правильно, Кать? - Все так, - ответила Катя уже из прихожей. - Но чтение занимательной лекции придется отложить, иначе опоздаем. - Понял, понял, - закивал Коля, торопливо запихивая в рот свой завтрак. Проглатывал, уже вставая из-за стола, и, не имея возможности из-за набитого рта поблагодарить Елену Алексанну вслух, приложил руку к груди и отвесил шутовской поклон, прощаясь с хозяевами. Утро выдалось странное. Так много надо было успеть, и так мало оставалось времени. Командировка эта как снег на голову... Нет, конечно, к предстоящим переговорам они готовились давно, и Полянский возлагал на этот контракт большие надежды, но собственно встреча должна была состояться только в начале июня, а на дворе еще май пляшет. Однако у французской стороны изменились обстоятельства, пришлось сократить подготовительный период и перенести время заключения сделки на май. В результате всю последнюю неделю, отодвинув остальные дела, Катерина в спешном порядке занималась только этим проектом. Она, разумеется, справилась к сроку (не будь она Пушкаревой!) и к поездке подготовилась отменно, поэтому с утра была спокойна и рассудительна. Оставались какие-то нерешенные мелочи, сущие пустяки, но Катя рассчитывала к середине дня разобраться и с ними. Вот только мама... Почему-то ее озабоченный взгляд посеял в душе тревогу. И подспудное ожидание чего-то нет-нет да всплывало в сознании пугающей неопределенностью. Всю дорогу до офиса Катя гнала пустые мысли прочь, но они упрямо возвращались, заставляя сердце неприятно сжиматься. В довершение ко всему они заглохли на полпути прямо на светофоре, потому что Зорькин забыл, это немыслимо, но он действительно забыл заправить машину. Пришлось ловить такси. В результате Катя все-таки опоздала. И весь день пошел наперекосяк. Все буквально валилось из рук. После обеда, обсудив с Германом последние детали поездки, направляясь в свой кабинет с прижатым к уху мобильным телефоном, Катя задержалась в приемной, остановленная выразительными жестами своей секретарши, готовой вручить Катерине ее авиабилет и все, что к нему прилагается. Звонил Зорькин, с подозрительной настойчивостью продолжавший склонять подругу к покупке машины. - Нет Коля, нет. Мы же обсудили это не далее, как сегодня за завтраком. - … - Ну, ладно, ладно, я подумаю... Но ничего не обещаю… - … - Ну, уж точно не сегодня! Мне просто некогда… Коля, у меня самолет через несколько часов! Ну, два-то дня ты можешь подождать? Вот приеду и… - … - С тобой, конечно. Куда ж я без тебя?.. - … - Да. Все, пока. С каждым новым словом Настя становилась все мрачнее и мрачнее. И к концу разговора, невольной свидетельницей которого она стала, лицо девушки совсем посерело, а сама она застыла в напряженно остекленевшей позе. Отдала начальнице документы и судорожно выдохнула, когда за той закрылась дверь кабинета. Какое-то время она сидела неподвижно, силясь принять правильное решение, но злость и обида, уже затянувшие глаза влажной пеленой, не позволяли мыслить объективно и взвешенно. И, спустя несколько бесконечных минут, рука решительно потянулась к телефону. Через четверть часа в приемной снова появилась Пушкарева - Настя, я никак не могу до тебя дозвониться… - и осеклась на полуслове, увидев зареванное лицо помощницы. Телефонная трубка, которой явно досталось, жалобно пиликая, уныло свисала со стола на пружинистом проводе. - Настя… Что случилось? – осторожно спросила Катя. Та лишь отрицательно покачала головой. - Я… могу помочь? - Ннет… простите… глупости… все в порядке, – выдавила Настя. - Насть,.. я, конечно не отец-исповедник, но… Настасья подняла на Катю какой-то невозможно виноватый взгляд, чем вовсе сбила последнюю с толку. - Ну, как знаешь… - сказала Катя. – Минут через сорок я ухожу. Совсем. Если хочешь, иди и ты. Успокоишься, подумаешь… Что бы там ни случилось, все образуется, вот увидишь, – вернула телефонную трубку на место и тихо покинула приемную, оставив Настю одну. А еще через полчаса из приемной послышались звуки непонятной возни и короткой перебранки, после чего в кабинет ворвался Зорькин, волоча за руку упирающуюся Настасью. Оказавшись в кабинете, вырываться она перестала, но по всему было видно, что находиться здесь при данных обстоятельствах ей было невыносимо. Она стояла совершенно пунцовая, чуть позади Николая, чувствуя себя круглой дурой, и не решалась поднять на Катю глаза. - Кать, скажи ей! – заявил Зорькин. Он был возбужден, немного растрепан и определенно рассержен. В первый момент Катерина была настолько удивлена, что, казалось, потеряла дар речи, но после некоторой заминки произнесла: - Я что-то пропустила? Коля нервно дернул плечом. - Да, Пушкарева, ты все прошляпила. А теперь скажи ей, что все не так. Он смотрел на Катерину с нетерпеливым ожиданием, а она молчала. Она молчала, а он нервничал. Когда же до Кати дошел смысл происходящего, ей стало так весело, что она не смогла сдержать улыбки. Коля метнул на подругу укоризненный взгляд. - Ты будешь издеваться или поможешь? Помочь? Конечно, она поможет. Но лишь отчасти. Сегодня сольная партия должна быть его. - Спрашивай, - предложила она, - я отвечу. Коля выпучил на нее глаза, но перечить не стал. Взглянул на Настю, готовую провалиться сквозь пол, набрал в грудь воздуха и начал. - Мы с тобой не любовники и никогда ими не были. - Верно, - согласилась Катя. - Сегодня утром мы завтракали вместе… вместе с твоими родителями. - Да. - Это может показаться странным, но я часто завтракаю, обедаю и ужинаю в доме твоих родителей… потому что люблю их как родных… и тебя как сестру… - Да. - Я звонил тебе днем, уговаривая купить машину. – он устало вздохнул. – Я уговаривал, ты отказывалась, в итоге мы решили отложить этот разговор до твоего возвращения из Франции. - Все так. - Настя, ты слышала? – обратился он к девушке. Она молчала, в конец смущенная и растерянная. И тогда он принял единственно верное решение. - Кать, - выпалил он, - а отпусти сегодня Настю пораньше. У нее короткий день, ага? Она бы и отпустила, да только разрешения ее уже никому не требовалось. Со словами «Пушкарева, я твой должник!» Зорькин проворно вытащил Настю из кабинета, и через минуту они уже покинули здание. В машине Настя демонстративно молчала, недовольно поджав губки, отказываясь даже смотреть в сторону Зорькина. Не то, чтобы она была недовольна тем, как в конечном итоге разрешилась эта идиотская ситуация, но по его милости она выставила себя абсолютной дурой! Он приволок ее в кабинет как строптивую козу! Она никогда не чувствовала такого унижения и такого облегчения одновременно. Ее негодование копилось и требовало выхода. Наконец, Настя спросила: - Куда мы едем? - Ко мне, - услышала она в ответ и воззрилась на него расширенными от неслыханной наглости глазами. - К тебе нельзя, у тебя родители дома, - пояснил Коля. Она уже собралась было разразиться праведной тирадой, но невозмутимый и, как ей показалось, совершенно резонный ответ спутника добил ее окончательно: - Ну, надо же нам где-то спокойно поговорить. (Продолжение следует)
полная версия страницы