Форум » Ваши Фанфы по НРК » Ты есть (вариация на тему "Бес в ребро") Автор: nadin » Ответить
Ты есть (вариация на тему "Бес в ребро") Автор: nadin
Ангел: Выкладывая с разрешения автора! Ну, вот и я сподобилась. Маленькая предистория. Фик Пален "Бес в ребро" задел меня, что называется, за живое. Доходило до бессонных ночей. Вот тогда-то моя буйная фантазия и завела меня гораздо дальше, чем поведала об этой истории Пален. Я, как видите, не удержалась. Прошу всех обратить внимание на то, что данный фик не является непосредственным продолжением фика Пален. Это всего лишь один из вариантов развития событий в моем представлении. И вот, собственно, с согласия Пален - проба пера. Ты есть. Рейтинг: PG, а там видно будет. Пейринг: Катя, Герман, Павел Жанр: пусть будет мелодрама Герои: Катя, Герман, Павел, Андрей, Коля и др. Сюжет: Кате с Павлом судьба подарила несколько счастливых лет совместной жизни. Но вскоре Павел умирает и Кате предстоит учиться жить без него. Глава 1. Она стояла в приемной нотариуса среди остальных, пришедших сюда людей, одинокая, растерянная и отстраненная от всех и вся. Хрупкая женщина с потухшим взором, в глубинах которого черной пропастью между нею и всем окружающим миром разверзлась безысходность. Весь мир, доселе наполненный жизнью, надеждами и каким-то почти осязаемым счастьем, сузился теперь до размеров этой чужой, неуютной комнаты. Как бы ей хотелось сейчас отключиться от ужаса случившегося, забыться, погрузиться в отрешенность, чтобы, как в замедленной съемке, не касаясь сознания, перед глазами размытыми пятнами проплывали предметы интерьера, силуэты, лица. Лица… Она не хотела их видеть. Среди них не было ни друзей, ни сочувствующих, ни даже просто равнодушных. Напротив, они были враждебны. И она, эта маленькая женщина в строгом черном платье, облегающем точеную фигурку, делающем свою хозяйку так неуместно соблазнительной, была для них врагом номер один. Всем своим видом они давали понять, что ей здесь не место, но при этом никто не осмелился бы указать ей на дверь, поскольку ОНА имела полное право находиться здесь, тем самым, поправ их собственные права. Права, которые, по их мнению, бесстыдно украла у них, так же, как три года назад украла того, чье имя даже после его смерти они не могут не делить. Она стояла, отвернувшись к окну, обхватив себя обеими руками, как будто старалась согреться, не желая встречаться с ними взглядом, в который раз безуспешно пытаясь сбежать от реальности. Но мозг отказывался впадать в прострацию, и мысли с омерзительной ясностью выстраивались в стройные ряды, приводя к очередным ничего незначащим выводам. - Общее горе. Даже оно не в силах объединить нас, - думала она. Только теперь, здесь она поняла, до конца осознала абсолютную истину, таившуюся в услышанной когда-то фразе, затерявшейся до этого момента в пыльных закоулках ее памяти: «Человек всегда одинок в своем горе… всегда одинок». О да, теперь ей не нужно объяснять смысл этих слов, теперь она сама – убедительное им подтверждение. Это сделанное ею только что открытие визгливой мигренью забилось в висках, от чего она зажмурилась так сильно, что солнечный пейзаж за окном запестрел черными пятнами. ОДНА. Совсем одна. Без него. Без него? Господи, как же больно! *** - Екатерина Валерьевна… Екатерина Валерьевна, прошу вас, пройдемте, все уже собрались, - из задумчивости ее вывел голос помощника нотариуса. Одной рукой он показывал на дверь, в которую ей следовало войти, а другой придерживал ее за локоть, подталкивая в нужном направлении. Она вошла, мельком взглянув на присутствующих, и опустилась на оставшийся свободный стул. Маргарита, Андрей и Кира держались вместе. Сейчас они были едины, как никогда. Сейчас они были семьей. Семьей в состоянии отечественной войны, вынужденной временно укрепить свои рубежи. Марго была подавлена. Губы в горькой складке то и дело подрагивали на бледном лице. Кира бросала обеспокоенные взгляды то на свекровь, то на мужа. Андрей был собран и сосредоточен, как будто ожидал подвоха. На Пушкареву никто из них больше не смотрел. Каждый завернулся в свой кокон и смаковал свою боль в одиночестве. *** По мере того, как нотариус зачитывал завещание Павла, постепенно расправлялась напряженная складка на лбу Андрея, как будто тяжелый груз талой горной лавиной сползал с его плеч. И тому были причины. Ведь это его отец, поддавшись влиянию этой лживой вертихвостки, подверг сомнению благосостояние всех членов некогда крепкой семьи, женившись на ней на старость лет и людям на смех. Содержание завещания не стало для Андрея новостью, но стало долгожданным облегчением и подтверждением того, что слово Павла Жданова дорогого стоит (даже после его смерти).
Ангел: nadin Клевый у тебя Колька!!! ПРОДУ!!!
nadin: Глава 17. И все-таки день прошел кувырком. Как не заладилось с самого утра, так по накатанной и поехало. Сначала Колька со своей феноменальной забывчивостью, потом он же со своей неустроенной (или уже устроенной?) личной жизнью, а между Зорькиным, еще раз Зорькиным и после - один сплошной кавардак, оставленный тем же Зорькиным. Он лишил ее не только секретаря, помощь которого ей сегодня явно не помешала бы, хуже, он внес хаос в привычный уклад ее ежедневного существования, одним легкомысленным движением ботинка выбил ту основную ось, вокруг которой неторопливо накручивал витки ее обычный, всегда заранее распланированный день. Сейчас Катерина откровенно нервничала. Это не свойственное ей состояние спешки начинало раздражать. Уже почти вечер, а у нее даже чемодан не собран. И отцовская военная выучка не помогала. Она стояла перед распахнутым на кровати чемоданом, не в силах собраться с мыслями и решить, наконец, чем заполнить его пустующее пространство. "А все Зорькин! - в сердцах подумала Катя, - он один во всем виноват! Вот умеет же выбить из колеи." И тут же невесело усмехнулась: "Ну, докатилась Пушкарева. Стоишь тут размазня размазней и виноватых ищешь. Да что там, уже нашла... Козла отпущения... Интересно, как он там? Живой еще или уже четвертованный?" От этой мысли Катя улыбнулась, не без удовольствия представляя, какой бури может стоить Коле примирение с Настей. Сняла с вешалки молочного цвета деловой костюм и аккуратно уложила его на дно чемодана. Через час со сборами было покончено. Времени оставалось совсем ничего, но Катя все же успела заскочить в душ, правда, перекусить уже не удавалось. По пути из ванной ее перехватил отец, сунув в руки приятно мурлыкающий сотовый телефон. Ну, кто там еще? Ах да, кто бы сомневался! - Коля! Давно не виделись. Тебя побили? – не удержалась Катерина от маленькой колкости. Одной рукой она прижимала телефон к уху, а другой взлохмачивала полотенцем мокрые волосы, пытаясь их подсушить. - Я тоже рад тебя слышать! – ответил Зорькин, нисколько не смутившись. – Я чего звоню-то… Кать, ты извини… Я не смогу тебя проводить… - Нет, Коля, сегодня ты представляешь для меня серьезную опасность. Уж лучше так попрощаемся, на расстоянии… чтобы без жертв. - Слушай, Кать, прости, а? Знаю, сегодня от меня одни неприятности, но все же обошлось, правда? Ты даже не представляешь, как меня выручила. На последних словах, она это точно знала, он глупо разулыбался до ушей, а вслед за ним и она сама. Что ж, хоть у кого-то сегодня все получилось, как надо. Она перестала мучить волосы, отбросила полотенце и выпрямилась. - Надеюсь, у вас все хорошо… - Кать, все отлично… Катерина могла поклясться, что улыбка его стала еще шире и еще глупее. И если бы он сейчас стоял рядом, она могла бы протянуть руку и потрепать его довольную щеку. - Я рада, Коль… Я, правда, очень за тебя рада, – и снова не удержалась и хохотнула в трубку: - Слушай, Зорькин,.. а она тебя не обижает? - Пушкарева… - оскорбился друг. Она не успела что-либо ему возразить, потому что из прихожей раздался голос отца: - Катерина, ты скоро там? Герман звонит. Он уже приехал. Внизу ждет. - Как? Уже? - Не понял… - Это я не тебе, Коль. Все, пожелай мне счастливого пути и пока. Меня уже такси ждет. И тебе удачи. Все, – и отключилась. - Пап, скажи, что я через пять,.. нет, через десять минут буду готова! Дальше последовал ряд хаотичных движений между феном, костюмом, косметичкой и бельем, которые, конечно же, не вписались в отведенные ею десять минут, но за пятнадцать были закончены полностью и позволили Катерине покинуть комнату. - Мама, папа, я готова и убегаю… - выкрикнула Катя, обувая туфли. Из кухни вышел отец, мама и… Полянский. - Ну, наконец-то, мы уж заждались, - посетовал отец. - Да все в порядке, - успокоил Герман. – Время еще есть, мы успеваем. Посмотрел на нее и чему-то улыбнулся. – Постой, отдышись и подумай, ты все взяла, ничего не забыла? Катя оглядела себя. Документы в папке. Сумка в руках. Паспорт, деньги, билеты… - Да, - кивнула она, - вроде все со мной. Пошли? - А твои вещи? Она вскинула на него непонимающий взгляд. - Ааа, да, чемодан же еще… Да, теперь все. Прости, день сегодня просто сумасшедший. Герман понимающе кивнул, подождал, пока родители обнимут и расцелуют дочь, попрощался с хозяевами и, прихватив Катин багаж, открыл перед нею дверь. Родители стояли у окна в кухне, наблюдая, как Герман с Катей садятся в такси. Катя остановилась у распахнутой дверцы машины, оглянулась на родные окна и помахала рукой. Елена Алексанна в ответ молча перекрестила отъезжающих, и машина тронулась в путь. - Хороший Герман мужик, - сказал Валерий Сергеевич, - настоящий. Как думаешь, сладится у них, а Лен? Нам бы с тобой внуков понянчить… - Дай-то Бог, - вздохнула Елена. - Ну, будет тебе, Лен, не в первый раз дочь уезжает. Герман мужик надежный, если что… Я ему доверяю. И ты не кисни. К выходным вернутся, – подбодрил Валерий жену и обнял ее. *** Уже в самолете Катя поняла, как вымоталась за этот бестолковый, суетный день и вскоре после взлета ее стало клонить в сон. Она держалась сколько могла, но непослушная голова свинцовой гирей так и норовила упасть на грудь. И всякий раз, выныривая из полудремы, она вздрагивала, ощущая неприятный привкус во рту и холодную волну по всему телу. Герман, заметив ее мучения, приглашающим жестом похлопал себя по груди, предлагая себя в качестве подушки. Не долго думая, Катя с благодарностью приняла его предложение, с облегчением пристроившись у него на плече, и тотчас же провалилась в небытие. А Герман с блуждающей улыбкой наркомана вдыхал полынный запах ее волос и не смел пошевелиться. Он охранял ее сон и был почти счастлив. Почти. Долгое время он не имел возможности прикоснуться к ней вот так, невинно и интимно одновременно, с того памятного предновогоднего вечера. Они по-прежнему общались по-дружески и тепло, но она сама исключала всякую возможность проявления собственной слабости, не искала опоры и успокаивающих объятий. Она была кремень. И иногда ему казалось, что стена, которой она так старательно огородила себя, по неприступности не уступает линии Мажино. Хотя… и та оказалась бесполезной. Да, бессмысленно биться головой в бетонную стену. Главное - предпринять верный обходной маневр. Она тихонько посапывала в его осторожных объятиях, и он слышал, как тихо она дышит, как изредка вздрагивает во сне. Ее близость пьянила и разжигала запретные желания. Он опустился носом ей в макушку, затянулся горьковатым ароматом и чуть коснулся губами шелковых прядей. Эта невинная ласка запустила электрический разряд по всему телу, выстрелив из паха лучиками мелкой дрожи. Он горько усмехнулся, сравнив себя с несдержанным подростком, и попытался прикинуть, сколько еще он так выдержит. И выдержит ли? Да, он упрям и терпелив, но и его терпению нужен стимул – хотя бы мизерная, но надежда. По салону прошла бортпроводница, предлагая пассажирам одеяла. Герман взял одно и, бережно укутав им Катерину, обнял ее свободной рукой. (Продолжение следует)
Ангел: nadin Спасибо!!! ПРОДУ!!! ПРОДУ!!! ПРОДУ!!! ПРОДУ!!!
Оксана: nadin, ты молодец!!! Так классно пишешь! ПРОДУ!!!! Побольше и побыстрее!!!!! Плиииииииииз!!!! :)
nadin: По просьбам трудящихся: Глава 18. Переступив порог своего номера в отеле, Катя поразилась великолепию интерьеров. Не то чтобы она не видела подобных номеров… Повидала. В начале ее замужества Павел старался показать Катерине ту сторону жизни, с которой раньше она была не знакома, но которая теперь могла бы стать ее привычкой, если бы она только пожелала. Но она не захотела. Среди высокомерной роскоши пентхаусов она чувствовала себя не в своей тарелке и так и осталась там чужой. Павел поначалу настаивал именно на самых дорогих, известных отелях и номерах «люкс», но не потому что хотел придать молодой неопытной жене светского лоска, а лишь для того чтобы она знала, что и так тоже можно жить. Он возил ее по самым одиозным местам, словно ребенка на цирковое представление, пока она не взмолилась пощадить ее нервы. Натешившись вдоволь, он сжалился над ней и показал ей другую сторону безбедного существования – тихую и размеренную, скрытую от посторонних глаз и ушей высокими заборами и все понимающим безмолвием вышколенного персонала. Но то была всего лишь игра. И очень скоро они вернулись к своему непритязательному образу жизни, где им обоим было легко и уютно. А сейчас Катя стояла посреди своего номера, оглядываясь вокруг, осознавая, что уроки Павла не прошли даром. Она по-прежнему была здесь инородным телом, но неуверенности и скованности не чувствовала. Она спокойно протянула чаевые коридорному, доставившему ее багаж, и, обернувшись к вошедшему вслед за ней Герману, сказала: - Герман, это перебор. Просто непозволительное расточительство. Сколько здесь комнат? - Я так и знал, что ты это скажешь, - понимающе улыбнулся он. – По-правде говоря, я и сам не ожидал такого… Это даже не люкс. Я выбрал этот отель только потому, что он удобно расположен. Это самый центр современного деловой части города. Отсюда мы легко доберемся в любой район, а главное, до наших без пяти минут партнеров рукой подать. - Ты бывал здесь когда-нибудь? - Нет. В самолете заняться было нечем… пришлось изучать карту, - оправдывался он. Полянский подвел Катю к окну, за которым, сияя миллионами огней, раскинулся ночной Лион. - Смотри, - Герман встал позади нее, слегка касаясь спины. – Насколько я понимаю, вон там внизу главная площадь Лиона – Беллькур, говорят, одна из самых больших площадей в Европе. А там, за мостом через реку, вон на том холме… Это старая часть Лиона. Видишь… Собор на вершине холма видишь? Это самая высокая точка города. В путеводителе сказано, что там есть смотровая площадка… Если все пойдет хорошо, то послезавтра у нас целых полдня свободных. Махнем? Он говорил ей почти в затылок, и от ощущения его теплого дыхания на своей коже ей почему-то стало не по себе. Она аккуратно отстранилась от него и отошла от окна. - Конечно… обязательно сходим, - и непроизвольно сглотнула. Полянский почувствовал перемену в ее настроении и поспешил ретироваться. - Прости, Кать… Ты устала…а тут я надоедаю… Не буду тебе мешать. Спокойной ночи? - Да… и тебе. - Тогда до завтра, - закончил Герман и решительно покинул номер, оставив Катерину наедине с собственным замешательством. Выйдя из душа, Катя остановилась у огромной кровати и окинула ее скептическим взглядом. Какой горе-дизайнер сотворил это недоразумение? С таким же успехом можно лечь спать на полу в бальной зале. Катись себе в любую сторону – конца и края не видно. При этой мысли она поежилась, и от чего-то вспомнилось ощущение тепла от присутствия Германа позади нее. Не снимая тяжелого банного халата, Катя юркнула под одеяло, пристроившись с краю на неуютном ложе, и свернулась калачиком. Холодно. Герман занял такой же номер напротив и точно так же, как Катерина разглядывал необъятных размеров кровать. Да нет, это не кровать, это футбольное поле какое-то. Здесь запросто можно устроить на ночь всю футбольную команду, и ее члены не помешают друг другу, даже если попытаются воспроизвести во сне виртуозные кульбиты Марадонны. Он забрался под одеяло и почувствовал себя на необитаемом острове. Хотя… если не думать о грустном, то можно предположить, что это такой эксклюзивный сексодром. Нда, предположить, конечно, можно, но в твоем случае, Полянский, это тоже грустно. Так-то. *** Весь следующий день они напряженно работали. Для начала французы устроили им обзорную экскурсию по предприятию в компании исполнительного директора и специально приглашенного по случаю приезда гостей из России молодого импозантного переводчика по имени Жан. Затем они разделились. Герман с головой окунулся в производственные вопросы, Катя - в финансовые. А поскольку ей самой переводчик не требовался, то Жану с плохо скрываемым сожалением пришлось сопровождать Полянского. Катерина, обрадованная представившейся возможностью снова попрактиковать язык, задавала так много вопросов, что французские коллеги сначала опешили от такой прыти, но потом быстро сориентировались и предложили мадам Пушкаревой сотрудничество на достаточно выгодных для нее условиях. К вечеру оба валились с ног, но Герман все же настоял на ужине и вытащил Катю в ресторан. - Не зря Лион славится своей кухней, - проглатывая последний кусок, говорил Полянский. Эти кенели я буду вспоминать всю жизнь. - И, видимо, всю предстоящую ночь, - усмехнулась Катя. – Боюсь, ты все-таки переоценил свои силы. - Тебе не понять. Елена Алексанна избаловала тебя своими вкусностями. А я человек одинокий… воды-то некому подать, - наигранно опечалился он, - А уж о всяких там деликатесах я вообще молчу. - А знаешь, они предложили мне работу… - ? - Мне одной. Они меня сманивали, представляешь? - Угу, потому что, прими ты их предложение, они неплохо сэкономят на твоей зарплате, так как французские специалисты твоего класса стоят гораздо дороже. А иностранная рабочая сила, сама знаешь, всегда дешевле, - сказал, а сам забеспокоился вдруг. Посмотрел на нее пристально и спросил: - А тебе… тебе это интересно? Она сначала даже удивилась вопросу, но, увидев его глаза, поспешила развеять сомнения. - Герман… неужели ты подумал, что я могу?.. Это же не серьезно. Просто неожиданно так… И потом, приятно, не скрою… Отодвинув от себя тарелку, он бросил на нее пристальный взгляд, протянул руку через стол, накрыл ее кисть своей ладонью и сказал: - Ты не пугай меня так больше. Ладно? У двери ее номера, задержал ее руку в своей немного дольше, чем требовало простое дружеское прощание, словно хотел сказать что-то важное, но передумал и отпустил. Здесь, в коридорах этого отеля он так и не смог отделаться от ощущения де жа вю и побоялся делать первый шаг. Полянский знал, что если его неверные действия вновь заставят ее превратиться в соляной столб с пустой обреченностью в глазах, как уже было когда-то, то это будет равносильно биению головы о бетонную стену. И свой лоб он расшибет, в этом Герман не сомневался. К обеду следующего дня удалось разрешить оставшиеся невыясненные вопросы и утрясти все формальности. Контракт был подписан. Провожая русских коллег, французы настоятельно рекомендовали осмотреть достопримечательности города, и Катя заверила их, что именно на это они и собирались потратить оставшееся время. Переквалифицировавшись в туристов, Катя с Германом решили не распыляться по мелочам и направиться по мосту через Сону сразу в Старый город. Весь остаток дня они бродили по узким извилистым улочкам Старого Лиона, где почти в неизменном виде сохранились кварталы домов, построенных в XV – XVI веках. К своему удивлению они обнаружили, что средневековые дома не пустуют в качестве музеев, а напротив, до сих пор функционируют в полную силу. В них живут и работают люди, пользуясь при этом всеми благами цивилизации, такими как электричество, отопление, водопровод и канализация. А еще они выяснили, что весь Старый город изрезан трабулями, как сыр дырками. Трабулями оказались крытые проходы между домами, соединяющие соседние улицы и напоминающие извилистые пассажи. С улиц внутрь ведут неприметные дверки. Нажимаешь на кнопку домофона - дверка распахивается, и прямо с чистой сухой мостовой, шагаешь в гулкий каменный мешок, где, тесно, пахнет сыростью и штукатуркой, вверх уходят винтовые лестницы. Трабулировать Катерине необычайно понравилось. Впервые за долгое время она почувствовала, как всколыхнулся в ней такой забытый детский азарт первооткрывателя. И Герман не отставал. Он указывал направление движения, ссылаясь на карту, которую не выпускал из рук, но они все равно плутали: запрыгивали в узкий переход на одной улице и выскакивали на другой, в противоположном конце квартала, но все же не там, где рассчитывали. В конце концов голод заставил их покинуть лабиринты. Они вышли на свежий воздух и, едва завидев вывеску первого попавшегося бушона, не сговариваясь, ускорили шаг. Закусочная оказалась милым тихим местечком с приветливым шустрым хозяином в качестве официанта. Он так аппетитно уговаривал их попробовать кенели, что даже у Германа, несмотря на вчерашние гастрономически подвиги, потекли слюнки. Хозяин проворно суетился вокруг гостей, не замолкая ни на минуту. - Знаете, - говорил он, явно гордясь, - горожане говорят, что в Лионе на самом деле не две, а три реки: Сона, Рона и Божоле. Вы непременно должны попробовать мое божоле! Он принес посетителям горячий напиток и водрузил на стол тазик с зеленым салатом и грудинкой. Брови у Германа поползли вверх. Глядя на его изумленное лицо, Катерина тихо хохотнула. - А еще кенели… - лукаво прошептала она. Пока готовилось основное блюдо, Катя с Германом с наслаждением потягивали свое божоле и негромко переговаривались, наблюдая за хозяином заведения, который, перекинув полотенце через плечо и лучезарно улыбаясь, успевал мыть тарелки, целоваться с женой и время от времени выбегать к столикам, чтобы чокнуться с посетителями. - Как вам наши кенели? А божоле? – не унимался он. И получив в ответ очередной восторженный кивок жующего Германа, довольно продолжил: - Такое божоле можно было отведать только в двух местах: здесь и в Новом городе, там у меня тоже было заведение. Но оно сильно пострадало в прошлом году в результате арабских погромов, вы, наверное слышали? Пришлось закрыться. Теперь вот только этот бушон… - Все было так серьезно? – участливо поинтересовалась Катя. Хозяин, невесело усмехнувшись, развел руками. - Мадам, когда разъяренная толпа вандалов надвигается на вас, круша все, с чем сталкивается… Я рад, что вообще остался цел. И уверяю вас, если бы вы в вашем чудесном костюме, который вам, кстати, очень идет, и вашим цветом кожи попались им на пути, я бы вам только посочувствовал… Хотя, что это я вам жалуюсь?.. На самом деле все не так плохо. Я лишился части бизнеса, но не жизни. За это стоит выпить. За счет заведения, - любезно предложил он. Когда Катя с Германом, сытые и умиротворенные, покидали радушного трактирщика, он крикнул им вслед: - Не забудьте, что трабулировать можно только до девяти часов вечера, на ночь двери запираются, - и жизнерадостно помахал им рукой. (Продолжение следует)
Ангел: nadin Лабиринт очень символично, Катя сейчас в лабиринте чувств и эмоций. Жду проду!!!
nadin: Глава 19. Взявшись за руки, немного захмелевшие и развеселившиеся, они спускались с холма Фур-вьер по живописной извилистой улочке, и увлеченно спорили. Герман уверял, что найдет самый быстрый и верный путь к набережной - через трабули. Да-да, и нечего так снисходительно улыбаться. Вот только срежут немного, а там на велосипедах, ну или, ладно уж, на небольшом автобусе до реки будет рукой подать. Уверен ли он? Конечно, уверен. Это поначалу он плутал, а теперь хоть в проводники… И что смешного? Велосипеды? Так ведь полгорода на велосипедах… Ах, устала… Ладно, на автобусе. Нет? Ну, так уж и быть, на такси. Но сначала… - А вот и вход в трабуль, - Герман потянул смеющуюся Катерину в переход. - Вход – это хорошо… найти бы еще выход, - хихикала она, спотыкаясь в полумраке каменных туннелей. – Герман, боюсь, мы рискуем застрять здесь на ночь… - Вот еще! – он резко притормозил у развилки, так что Катя, ойкнув, на полном ходу ткнулась носом ему в спину. – Ты знаешь, как маленькие черепашки, вылупляясь из яиц, находят воду? - Нет. - Они тоже. Но это не важно. Важно то, что им и не надо знать. Природа все продумала за них, снабдив их безотказным компасом. Всегда, из любой точки, независимо от того, север это, юг запад или восток, они всегда движутся по направлению к воде. - Ты это к чему? - А к тому, что иногда стоит довериться своей интуиции. - Может, лучше карте? - Да врет она все, эта карта, - разочарованно махнул он рукой. – А что говорит твой компас? - У меня его нет, - вздохнула Катя. – То есть, есть, наверное, но Зорькин говорит, что аппарат неисправен и ремонту не подлежит. - Хм, значит, ты неправильная черепашка… Придется полагаться только на мой. Орел или решка? - Это и есть твой компас? – возмутилась Катя. - Нет, ну что ты? Это всего лишь вспомогательные, так сказать, подручные средства. Но если ты против… Ладно, - на мгновение Герман сосредоточенно замер и, указав направо, решительно произнес: - туда. Что-то мне подсказывает, что этим путем мы выйдем на центральную улицу. И как ни странно, оказался прав. Единственный раз. Распахнув дверь наружу, они действительно шагнули на широкую, слишком шумную мостовую. В нос ударил запах паленой резины. Напротив, у разбитых витрин антикварного магазина, горел раскуроченный пассажирский автобус. Несколько оголтелых подростков раскачивали, припаркованный рядом Пежо, намереваясь перевернуть его, а пара любителей живописи лихо разбрызгивала краской из баллонов нецензурные междометия на глухом фасаде старинного особняка. Взад-вперед с призывными воплями носились смуглые молодые люди. Туристов среди них не было. Какие-то секунды Катя с Германом просто стояли, остолбенев, от неожиданности, пока до обоих одновременно не дошел весь ужас происходящего. Хмельные головы разом протрезвели. Позади, тихо щелкнув замком, незаметно захлопнулась дверь, ведущая в трабуль, полоснув по спинам могильным сквозняком. Катя, вздрогнув, попятилась назад и, не поворачивая головы принялась давить на кнопку домофона, но поздно – время вышло и назад хода нет. Герман поймал катин растерянный взгляд и одним молчаливым движением припечатал ее к колонне, образующей арку над входом в трабуль, и сам вплотную придвинулся к ней, загородив ее спереди. Не Бог весть какая конспирация, но все же не на открытом обозрении. Катя не двигалась и вопросов не задавала. Полянский зажал ее в таком положении, что она не могла видеть улицу. Ей оставалось только смотреть на сосредоточенное лицо Германа прямо перед собой, напряженно наблюдавшего за происходящим. Она стояла притихшая, прислушиваясь к учащенным ударам собственного сердца, отдающихся где-то в горле, и от чего-то была абсолютно уверена в том, что Герман знает, как поступить, а потому просто стояла, не шевелясь, в ожидании его решения. В поисках выхода мозг завелся с пол-оборота, словно мощный двигатель гоночного автомобиля. Герман торопливо прикидывал, как лучше выбраться из этой заварухи, один за другим отметая заведомо провальные пути к отступлению. Улица, достаточно узкая по меркам мегаполиса, кишмя кишела вошедшими в раж молодчиками. Сколько же их тут? Двадцать? Тридцать? А может, больше? Выскакивают изо всех щелей как тараканы… Очевидно, что за колонной долго прятаться не удастся, рано или поздно их обнаружат и тогда… тогда только бегом… напролом. Вот только куда? Если предположить, что вся эта честнАя братия пришла снизу… да, верно, как минимум с набережной, и движется наверх, в гору, значит, и нам туда… туда, где их пока нет. - Кать, - спросил Герман, не глядя на нее, - ты бегаешь быстро? В иной ситуации она посмотрела бы на него по меньшей мере с недоумением, но сейчас с готовностью кивнула. - Тогда приготовься. И не отрывайся от меня, поняла? - Да. Полянский не сразу сообразил, что их обнаружили, а когда вышел из укрытия, держа за руку Катерину, двое возбужденных верзил, заметив их, уже приближались. Рассмотрев вблизи выглядывающую из-за мужского плеча женщину, оба плотоядно оскалились. От их синхронных ухмылок Катя поежилась. В голове пронеслось «в вашем чудесном костюме да с вашим цветом кожи…», и паника, с трудом сдерживаемая до сих пор, гулко застучала в висках и скрутила желудок. Больше ждать было нельзя. Полянский с видом благоразумного буржуа протянул к подошедшим обе руки в успокаивающем жесте, но тут же вдруг со всех сил двинул в челюсть тому, что оказался чуть ближе, так, что он, не удержавшись на ногах, опрокинулся навзничь. Затем с разворота - под дых второму, не успевшему опомниться. Тот скрючился пополам, вытаращив глаза, пытаясь поймать ртом воздух, а Герман тем временем схватил за руку испуганную Катерину и поволок ее в самую гущу броуновского движения. Как во сне сквозь беспорядочный шум послышался скрежет громкоговорителя. Впереди показалась стена из защитных шлемов с забралами, в которые летели камни и бутылки с зажигательной смесью. И тут Катю точно осенило. - Герман! Герман! – с надеждой затараторила она, - там же полиция… видишь, полиция! В тот же момент кто-то схватил ее за рукав, грубо дернув в сторону, да так, что Герман подался вслед за ней. Она закричала. Полянский вцепился в Катерину мертвой хваткой, не позволяя тому, другому, вырвать ее из рук. Рискуя быть разорванной на части, она извернулась ужом и каким-то чудом сумела выскользнуть из жакета, оставив его в руках нападавшего. Где-то рядом раздался приглушенный хлопок, затем еще и еще… Неожиданно стало нечем дышать, в горле запершило, по глазам брызнуло режущей болью. - Катя, зажмурься! Слышишь?! Не открывай глаза!! – проорал Герман, упрямо пробиваясь вперед, уже без разбора размахивая кулаком свободной руки, освобождая им путь. Да какое там, она, не переставая, моргала и вертела головой во все стороны, в ужасе шарахаясь от погромщиков. Как выбрались, они и не поняли. Слезы застилали глаза, и им, как слепым котятам, пришлось продвигаться дальше буквально по стене. Кате так хотелось остановиться, потереть глаза и встряхнуть ноющую от стальной хватки Германа руку, а еще лучше, свалиться прямо здесь, у стены и заплакать уже по-настоящему, но Герман тащил ее, не останавливаясь, пока не звякнул колокольчик на входной двери, в которую они в прямом смысле ввалились, до смерти напугав хозяина заведения. Пожилой мужчина в фартуке официанта ошарашено отпрянул от странного вида нежданных гостей. Взъерошенные, растрепанные и в прямом смысле зареванные мужчина и женщина ворвались на его территорию, когда он уже собирался запирать помещение. Герман на невообразимой смеси вполне приличного английского и просто чудовищного французского сбивчиво объяснял, что им нужна вода, просто вода, чтобы промыть глаза. По всей видимости, они отравились слезоточивым газом. Здесь неподалеку беспорядки, полиция… И им нужна вода… Да Боже мой, просто вода и немедленно! Хозяин, наконец, понимающе закивал и засеменил по лестнице на второй этаж, призывая их за собой. Там, впустив гостей в небольшое помещение, открыл дверь в ванную. Катя склонилась над умывальником, а Герман, не раздумывая, сунул голову в душевую кабину, подставив ее под струи холодной воды. Закончив, плескаться, нащупал на стене полотенце и выпрямился. Открыв глаза, с облегчением отметил, что способность видеть практически восстановилась, только неприятные ощущения поцарапанного горла и воспаленных глаз остались. Проморгавшись, шумно фыркнул и оглянулся на Катерину. Катя сидела на бортике ванны с закрытыми глазами, поджав губы. Казалось, вот-вот она действительно разрыдается. У Германа сжалось сердце. От ее костюма осталась только перепачканная юбка некогда молочного цвета, да шелковый топ, который был под пропавшим жакетом. Он подошел совсем близко и, приподняв ее подбородок, внимательно оглядел лицо. - Катюш, ты как? – спросил Герман. - Нормально, - ответила она упавшим голосом, но губы красноречиво задрожали. - У тебя что-нибудь болит? – забеспокоился он. Она покачала головой. - Тогда что? – он обхватил ее голову руками, с тревогой ожидая ответа. – Скажи… Она разомкнула покрасневшие веки и, стараясь не смотреть на него, чуть ли не проплакала: - Я смыла линзы... Обе… - она бессильно махнула рукой. – А очки в отеле… Полянский даже не нашелся что сказать. Он вообще забыл, что Катя плохо видит. Просто стоял и пытался сообразить, как ему-то теперь быть, как себя вести. Тем временем в распахнутую дверь ванной негромко постучали. На пороге стоял хозяин с полотенцем и халатом в руках. - Я подумал, - сказал он, что вы захотите остаться на ночь. – Все подъезды к этой части города перекрыты полицией. Ни один таксист ни за какие деньги сюда сейчас не поедет, да и на улицу выходить небезопасно. Я принес еще одно полотенце и халат. Мне очень жаль… видимо, в связи с беспорядками, отключили электричество… но в бойлере еще осталось немного горячей воды, и если, мадам поторопится, то успеет принять теплый душ, - сказал и вопросительно посмотрел на Германа. - А еще комната у вас есть? – спросил Полянский. - К сожалению нет. Эта единственная. Я ею просто не пользуюсь, а мне одному много не надо… - Ладно, - согласился Герман, - разберемся. Хозяин ушел, и он снова повернулся к Кате. - Ты слышала, Кать? Похоже, мы здесь застряли… А про линзы... ты не расстраивайся... Скоро стемнеет уже… ночь пролетит, а утром уже будем в отеле, оглянуться не успеешь... Да? – он ободряюще сжал ее ладонь. – А теперь в душ. Успокоишься и спать будешь крепче. Давай. Герман шагнул в комнату и огляделся: скромная, небольшая, даже тесновата немного. У полукруглого окна антикварная кровать с коваными грядушками. Совсем не то, что в отеле, на другой край не откатишься. Ох, Полянский, мало тебе на сегодня приключений? Как же ты выкручиваться-то будешь? Катя вышла из душа, завернутая в огромный банный халат, неуверенно передвигаясь по комнате и напряженно щуря близорукие глаза. В дверь снова постучали. Извиняясь, заглянул хозяин и, вопросительно глядя то на мужчину, то на женщину, как бы решая, кому отдать то, что принес, все же обратился к Кате, сочувственно протягивая ей маленький флакончик. Она спросила его по-французски, и он, обрадованный неисковерканной родной речью, принялся объяснять причину своего визита. Катя несколько раз что-то уточнила, понимающе кивнула и коротко поблагодарила старика, пожелавшего на прощание доброй ночи. Полянский видел, что Кате не по себе. Она и так не успела отойти от шока, а тут еще эта неприятность с линзами, окончательно выбившая почву у нее из-под ног. Утратив способность зрительного восприятия окружающего, она совсем сникла и стояла теперь в нерешительности посреди комнаты, зажав в руке пузырек. Герман подошел совсем близко, взял ее за руку и, аккуратно разжав пальцы, забрал у нее склянку. - Что это? - Он сказал... капли... глазные... - Давай, лучше я, - подвел ее к окну и развернул лицом к закату. Послушно запрокинув голову, Катя позволила Герману закапать в глаза лекарство. Слегка поморщилась, быстро-быстро заморгала, когда жидкость обожгла слизистую, и застыла, зажмурившись, словно несчастный маленький ребенок. Тыльной стороной ладоней Герман стирал излишки капель с ее лица, когда вдруг, поддавшись сиюминутному порыву, прильнул губами к подрагивающему веку, затем к другому… Катерина ошарашено затихла и, кажется, забыла, как дышать, а он, не встретив ее сопротивления, осторожно продолжил свой путь с мокрого виска по пульсирующей жилке на шее. Она стояла в его объятиях, не шелохнувшись, но Герман мог поклясться, что слышит, как бешено колотится ее сердечко, точно у пойманной в силки птицы. И его собственная кровь неперебродившим вином зафантанировала прямо в мозг, снося последнюю преграду его желаниям. Оторвавшись от нежной ключицы, он поднял голову, и посмотрел на нее. Глаза по-прежнему закрыты, на лбу залегла едва заметная сосредоточенная складочка. Вся она превратилась в оголенный нерв, способный содрогнуться от легчайшего прикосновения. И Герман это понял. Подушечками пальцев невесомо провел по вожделенным губам и запечатлел на них до смешного целомудренный поцелуй. Катя непроизвольно сглотнула и, уронив голову, обреченно уткнулась лбом ему в плечо. И словно бес вселился в него. Да! Да, это значило только одно – «Да»! Он сгреб ее в охапку, прижав к себе, как тряпичную куклу, и принялся осыпать лицо короткими, нетерпеливыми поцелуями. Оторвался на миг, заглянул в помутневшие глаза и поцеловал в приоткрытые губы. По-настоящему, жадно, требовательно. И она ответила. Почувствовав, теплые губы Германа на своих ресницах, Катя сначала опешила. Но вместо того, чтобы отстраниться от него, продолжала стоять каменным изваянием, замерев в ожидании. Ей бы отступить от него хотя бы на шаг и тем самым пресечь любые безрассудные действия их обоих, но ее собственное тело уже предательски встрепенулось ему навстречу и радостно просемофорило зеленым светом на всех постах. И она сдалась. Сдалась, когда позволила ему поцеловать себя, когда ответила на поцелуй и обвила его шею руками, когда прижалась к нему всем телом на подкосившихся ногах, давая свое молчаливое согласие на все, на все, что он захочет. Герман терзал ее губы, упиваясь поцелуем, ее ответной податливостью и собственной вседозволенностью. Он отлепился от нее, когда уже почти задыхался и, не отрывая взгляда от ее близоруких глаз, потянул с плеч халат. Застеснявшись собственной наготы, она прильнула к нему, зарывшись лицом в рубашку на его груди, но он отстранился ненадолго, оглядел ее восхищенно и, подтолкнув к кровати, аккуратно опрокинул на покрывало. За считанные секунды, как лучший солдат в казарме, освободился от ненавистной одежды и накрыл ее тело своим, беспрепятственно устроившись у нее между ног. Ощутив ее под собой, Полянский вдруг понял, что все забыл, все, о чем грезил длинными ночами, как представлял себя в роли утешителя и уже тем был счастлив. Сейчас это показалось ему смешным. Теперь ему недостаточно быть просто рядом, пусть и в одной с ней постели. Теперь он хотел быть в ней, целиком, без остатка, как дикий зверь, не взирая на условности. Он так долго желал эту женщину, что всерьез опасался сорваться, испугать ее или причинить боль своей несдержанностью. Но она сама потянулась к нему, обняла стройными ногами и нетерпеливо выгнулась дугой. Не веря собственным глазам, Полянский скользнул рукой по внутренней стороне ее бедра и совершенно обалдевший погрузился пальцами во влажную мякоть. Сердце сорвалось в галоп, а вслед за ним и тело. Он осторожно вошел в нее, все еще недоверчиво наблюдая за выражением ее лица, но уже в следующее мгновение понесся без оглядки, увлекая за собой и ее. Но буквально за шаг до спешащего за ними безумия заставил себя остановиться и, тяжело дыша, позвал ее хриплым голосом: - Ка-тя… посмо-три… на меня… Катя! Она отчаянно заскулила, заметавшись под ним, но он поймал ее лицо в ладони, выдохнув прямо в губы: - Я люблю тебя… - и с животным рыком отпустил себя с цепи, забываясь в горячечном бреду. В последний момент он вдруг испугался, что Катя позовет по имени, но не его, не Германа, но напрасно. Из ее уст он не услышал ни своего, ни другого имени, а лишь прерывистые всхлипы забившейся в конвульсиях любимой. (Продолжение следует) Вот, если кто хочет, ссылочка на фотоотчет о прогулке по Лиону. Есть ведь счастливчики. http://forum.aves-peugeot.ru/viewtopic.php?p=186677&sid=64b6098241eef5e153a4b5c335b57ab0
Оксана: Спасибо за ссылочку! Так красиво!
nadin: Глава 20. Полянский проснулся от мучившей его всю ночь жажды. С тех пор, как Катерина затихла под ним и задремала, он так и не сменил позы, продолжая подминать под себя ее свернувшуюся калачиком фигурку, обхватив рукой грудь и закинув для верности ногу на ее бедро. Приподнялся тихонько на локте свободной руки, подперев кулаком голову, и заглянул Кате через плечо. Спит. Дыхание ровное, даже тревожная морщинка на лбу куда-то подевалась. Волосы разметались по подушке, спадая непослушными прядями на лицо. Герман осторожно убрал локоны с ее щеки и довольно улыбнулся. Совсем за… загонял бедную птичку. Дикарь ненасытный. Он бы и дальше так лежал, оплетая ее руками и ногами, словно спрут, присосавшийся к жертве всеми своими щупальцами, но жажда стала совершенно невыносимой. Пришлось заставить себя отлепиться от Катерины и неслышно покинуть постель. Подняв с пола халат, который накануне собственноручно стягивал с любимой, запахнул его на себе и поплелся в ванную. Видимо, неполадки с электричеством за ночь были устранены, потому что из обоих кранов хлынула противная теплая вода. Ждать, пока она сольется, Герман не стал, так как в трубах протяжно засвистело, и он поспешно закрутил краны, дабы не разбудить спящую Катерину. Тут он вспомнил, что заведение на первом этаже – вроде бы закусочная, а значит, там точно найдутся и вода, и посуда. Едва высунувшись из комнаты, Герман чуть было не наступил на неожиданно материализовавшийся под дверью поднос. Зачем-то посмотрев по сторонам, Полянский склонился над находкой. Каково же было его удивление, когда, приподняв белоснежную салфетку, он обнаружил на подносе пузатый кувшин с водой и пару стаканов, перевернутых вверх тяжелыми донышками! На какое-то время он впал в ступор, молча уставившись на заботливое подношение. Либо их хозяин умеет читать мысли, либо (и это более вероятно) старику пришлось прослушать такой концерт из вздохов, стонов и неконтролируемых воплей, что он, сжалившись над бедолагами, решил проявить милосердие. Бормоча про себя слова благодарности в адрес предусмотрительного хозяина, Герман подхватил поднос и скрылся в комнате. Одним махом Полянский осушил стакан, и снова пристроился за катиной спиной, осторожно обняв ее за талию. Уже совсем рассвело, и теперь он рассматривал ее внимательно и придирчиво. Видимых повреждений нет… хотя вот, внушительный синяк на предплечье. Откуда? Он, конечно, распалился вчера не на шутку, но не до такой же степени… И тут он вспомнил, как тащил ее через толпу, как вырывал из лап какого-то гопника… А если бы не удержал? И липкий холодок неприятно защекотал в солнечном сплетении. Он поднялся повыше и оглядел ее с дугой стороны. Так и есть огромный синячище на запястье. Этот уже точно его, Германа, от того, что волок ее вездеходом, ни на секунду не выпуская руки. Бедная девочка… Вот тебе и культурная программа – всем экстремалам на зависть. Трепетно коснулся пальцами плеча… не удержался и коснулся его губами. Катя встрепенулась и открыла глаза. Во сне ей было тепло и уютно, пока не повеяло холодом. Она поежилась и тревожно распахнула глаза, будто пьяница, проснувшийся в пустом вагоне на незнакомой станции чужого города. Катя резко села в кровати, непонимающе уставившись в пустоту, и почувствовала, как мучительно запершило в горле. Она закашлялась, но тут же чьи-то руки протянули ей полный стакан. Пока она с жадностью глотала воду, окончательно проснулась, вспомнив, где находится, почему, а главное, с кем. Спрятала лицо в ладонях и застыла в недоумении, примеряя на себя эту новую реальность, словно платье не по размеру. - Как ты? - это был Герман. Он ласково гладил ее по спине, рассыпая по плечам редкие вопрошающие поцелуи. Не оборачиваясь, Катя выдала в ответ ничего не значащее «нормально» и инстинктивно прикрыла обнаженную грудь одеялом. Комната плыла перед глазами, теряя и без того зыбкие очертания, и в голове ни одной ясной мысли, только его руки на ее теле и поцелуи, поцелуи, поцелуи... - Иди ко мне, - не попросил и не потребовал. Просто прошептал в самое ухо, опаляя горячим дыханием и, проворно скользнув рукой под одеяло, добрался до груди. Тело отозвалось предательской дрожью и, прикрыв глаза, Катя подалась назад, запрокидывая голову ему на плечо, выпуская несчастное одеяло из рук. "Как там про велосипед? - мелькнуло в голове, - Если однажды поехал, то уже не забудешь?.." *** Когда приехало такси, они уже были одеты. Катя в своей испорченной юбке и откровенном топе, с припухшими губами и лихорадочным румянцем на щеках смотрелась чересчур красноречиво, но была прекрасна как никогда. Не было нужды быть особенно наблюдательным, чтобы понять, что только-только ее вытащили из постели, и она там явно не спала. Руки в синяках, на шее багровый след от засоса. Катерина выглядела, по меньшей мере, неприлично. Полянский чертыхнулся, ругая себя за ночную несдержанность, виновато поцеловал в собственную отметину и накинул ей на плечи свой пиджак, прикрывая одновременно и руки, и шею. Окинул Катю удовлетворенным взглядом и спросил: - Ну, что, идем? – но, видя ее замешательство, уточнил: - Кать, что-то не так? Он не мог понять, что именно ее беспокоит: временная слепота или что-то еще, или и то и другое. Но в любом случае ее беспокойство его тревожило. Она неуверенно оглядывалась по сторонам. Пойди, разберись, что не так, когда не так все. Ей казалось, что она что-то забыла. Чего-то не хватало в ней самой, в ощущениях, в облике: костюм, прическа, настроение… Сегодня все по-другому. И тут ее осенило. - Герман, сумка… Ты не видишь моей сумочки? Он обвел взглядом комнату. - Нет. Может, в ванной, подожди, - и скрылся за дверью. – Нет, здесь ее нет. Впрочем, она и сама уже поняла, что сумка осталась там же, где и жакет, а вместе с нею и паспорт. - Не ищи, - произнесла она упавшим голосом. – Я ее потеряла. - А что в ней было? Катя вздохнула. - Телефон, кредитные карты и так, по мелочи, но главное – паспорт. Ей показалось странным, что Герман не разделял ее уныния. - Так, про телефон забудь, кредитку заблокируем, а паспорт… восстановим, подключим наших французских партнеров, - бодро подытожил он. – Не расстраивайся. Все, что не смертельно, решаемо, - обнял ее, поцеловал в висок и повел по ступенькам вниз, поддерживая за руку, чтобы она не оступилась. Войдя в отель, остановились у стойки администратора, который без зазрения совести раздевал Катерину взглядом, не забывая при этом с плохо скрываемой неприязнью поглядывать на не менее потрепанного Германа. Полянский демонстративно прижал Катерину к себе и, недобро зыркнув на клерка, обратился к нему так, будто произнес не обычное «ключ, пожалуйста», а «подними челюсть, кретин, и начинай уже работать». Администратор сконфузился, забегал глазами и облегченно вздохнул, когда странные гости, получив свои ключи, ушли. На этаже разошлись по номерам, чтобы, наконец, принять нормальный душ и переодеться. У двери катиного номера Герман чего-то испугался и прежде чем отпустить ее, притянул к себе и поцеловал в губы так, чтобы она уж точно запомнила, на какой ноте они расстались. Оставив Полянского за дверью, Катя первым делом бросилась к своим вещам, нашла очки и нацепила их на нос. Увидела себя в зеркале и ужаснулась. Это не она. Она никогда не была такой… распущенной что ли,.. какой-то нарочито удовлетворенной. И это бросалось в глаза. Такой она себя не помнила. Скинула одежду и оглядела тело с ног до головы, с пристрастием рассматривая каждую «боевую рану». «Словно изголодавшееся животное», - подумала она и, застыдившись, отвернулась от зеркала. Потом долго стояла под душем, пытаясь понять, как такое вообще могло случиться. Еще вчера она любила лишь одного человека, любила, несмотря на то, что его уже нет, и о других даже не помышляла. Она-то думала, что уже и забыла, как это – отдаваться мужчине, потому что отдаться могла только любимому, а теперь? Как могло произойти, что она, скорбя о муже, позволила прикоснуться к себе совсем ДРУГОМУ мужчине? И не просто позволяла, но и сама требовала. Откуда эта постыдная готовность тела впустить чужого? Чужого? Нет, он ведь друг. Ха, Друг!.. Был другом. А теперь, кто мы теперь? Неужели и не друзья больше? Как же ты ему в глаза-то смотреть будешь? А себе? От отражения своего сколько еще отворачиваться будешь? Что же получается, что грош – цена твоей любви? Вот так, запросто наступив на горло той, другой, обрекла ее на одинокую старость, а сама? И года не прошло, как прыгнула в постель к другому… Как теперь людям в глаза смотреть? А им, ИМ как? Андрей никогда не простит… а Маргарита… Боже, как же хочется домой… к маме. Выйдя из душа, Катя поняла, что разревелась не на шутку (глаза снова покраснели) и тяжело вздохнув, принялась приводить себя в порядок. Вскоре в дерь постучали. Это был Герман, посвежевший, но настороженный. Он уже созвонился с кем следовало, и теперь им предстояло успеть сразу в несколько мест, ели они хотят попасть в Москву еще сегодня. Он увидел ее, какой-то обновленной, в строгом деловом костюме, наглухо задраенном на все замки. Она была по-прежнему обворожительной, только немного отстраненной, от чего Герман внутренне весь напрягся. На шее предусмотрительно повязана косынка, ворот белой блузы с остроконечным воротником эффектно поднят в стойку, а белоснежные манжеты, выглядывающие из-под рукавов жакета, закрывали кисти рук почти до суставов пальцев. Герман отметил про себя, что постаралась она на славу и выглядит отлично - настоящая бизнес-леди, только это не она. Он знал, что под всей этой имиджевой шелухой скрывается ЕГО Катенька – милая, нежная, хрупкая девочка. Правда, эта девочка спряталась так глубоко, что к концу дня их бесконечных мытарств по кабинетам он уже стал опасаться, что процесс необратим. Катя уходила в себя, словно проваливалась в небытие, и он чувствовал, что она отдаляется. В конце концов проблема с документами была решена. Катя отказалась ждать утра и уже ночью они вылетели в Москву чартерным рейсом. Все время полета она пребывала в задумчивости, рассеянно отвечая на его вопросы и почти совсем не слушая. Чем дольше он наблюдал за ее отрешенным взглядом, тем отчетливее понимал, что ничего хорошего от этих ее дум ему ждать не приходится. И к моменту посадки он уже знал, что разговора не избежать. В аэропорту, получив багаж, он обратился к ней: - Кать, нам надо поговорить. Сейчас. Она страшилась разговора и хотела отмахнуться, сославшись на поздний час, но в глубине души понимала, что им необходимо все выяснить и не мучить друг друга. И ей ничего не оставалось, как согласиться.. - Ладно. - Может, в кафетерии, там потише? Она согласно кивнула и пошла за ним, позволив обхватить себя за талию. Пока готовили их заказ, Катя сосредоточенно разглядывала столешницу, мечтая о том, чтобы эта пытка для них обоих поскорее закончилась. Герман взял ее руку, отвернул манжет блузы и ласково погладил синяк. - Больно? – спросил он. – Прости. Она вскинула на него виноватый взгляд. - О чем ты говоришь, Герман… Ты же мне жизнь спас… А это… через неделю и следа не останется. Ей очень хотелось отнять руку, но она не посмела обидеть его еще больше, чем уже собралась. И дождавшись, когда он сам отпустит ее руку, поспешно спрятала ее под стол. Не так. Не то, все не то. Ну что она говорит? Какая жизнь, какое спас? Разве об этом сейчас речь? - Ты жалеешь? – спросил он в лоб. Она не ответила. Официантка принесла заказанный ими кофе, но к чашкам так никто и не притронулся. - Ясно. А я нет, - выдержал паузу и добавил: - Я люблю тебя… Ты ведь знаешь… Для меня это не приключение, не глупость. Все, что касается тебя, для меня очень важно. Он сверлил ее взглядом, а она не знала, куда от него деться. - Я не могу, - выдавила она, по-прежнему не глядя на него, - не могу. Я не знаю, что это было и как к этому относиться… Понимаешь? - Я понимаю, ты растеряна, но… но ты тоже этого хотела… так же, как и я. И ты не можешь это отрицать. Это нельзя просто взять и выбросить, как будто и не было ничего вовсе. - Прости, Герман, я не знаю, что на меня нашло… наваждение какое-то, помешательство… - Кать, ты сама-то себя слышишь? Ну что ты себе напридумывала? Неужели ты всерьез думаешь, что могла бы повторить такое с кем-то еще, повинуясь только животному инстинкту? Нет, Катя, нет, это будешь не ты. Другая могла бы, но не ты. Не обманывай себя… Она всхлипнула и покачала головой. - Нет. - Почему, Катя, ну почему? - Это неправильно… - Что значит неправильно? – он чуть не сорвался на крик, но вовремя одернул себя. - Мы же не в школе, в самом деле… Чего ты боишься? Кого? Кать, пойми, ты никому ничего не должна… Ты не обязана жить в угоду чьему-то эгоизму. Никто не стОит такой жертвы. - Дело не в них, - солгала она. – Я сама не готова… Нет, Герман, я все решила. Решила, значит. Посмотрел ей в глаза – и вправду решила, уперлась и ни с места. Ну что ж, придется отступить. - Ну, если дело во времени… Кать, я подожду. Я никуда не денусь. Но и ты… пообещай, что подумаешь. - Герман, не надо… пожалуйста... Я не хочу, чтобы ты тратил свою жизнь понапрасну на ожидание неизвестно чего… - Позволь мне самому судить об этом. И еще... пообещай мне еще кое-что. Она испуганно воззрилась на него. - Пообещай, что не будешь сторониться меня и делать вид, что ничего не случилось. Случилось, Кать. И сейчас мы все выяснили. Ну, или почти все… что могли, - он порывисто протянулся через столик, взяв ее руки в свои, опрокинув на кафельный пол свою чашку. А та, жалобно звякнув, распласталась осколками в луже. – Чччерт… Нам ведь еще работать вместе. Не убегай и не прячься, ладно? А я не буду давить на тебя, клянусь, ни требовать, ни напоминать не буду, если ты сама не захочешь. Идет? Катя устало кивнула и поднялась со стула. Герман подошел к ней вплотную, взял лицо в ладони, невесомо поцеловал в краешек губ, притянул к себе и обнял, как перед долгой разлукой. (Продолжение следует)
Ангел: nadin Огромное спасибо!
полная версия страницы