Форум » Ваши Фанфы по НРК » Ты есть (вариация на тему "Бес в ребро") Автор: nadin (Продолжение) Закончен » Ответить
Ты есть (вариация на тему "Бес в ребро") Автор: nadin (Продолжение) Закончен
Ангел: Начало фанфа здесь
Ответов - 7
nadin: Глава 26 (часть первая). В понедельник утром Герман ехал в офис со смешанным чувством нетерпения и тревоги. Что его там ждет, как она его встретит? За два прошедших дня рука не раз тянулась к телефону, но от звонка он все же удержался, убедив себя, что будет лучше, если он даст ей время остыть и подумать. Бесконечно прокручивал в голове оправдательную речь, как школьник невыученный урок, надеясь на снисхождение. Унизительно? Да. Но и к этому унижению он был готов. Он был готов в ногах у нее валяться и в чужих грехах каяться, если бы только это могло помочь… Будет ли она вообще слушать его? Конечно, он надеялся, что она сама поймет всю абсурдность своих подозрений, но если нет, то хотя бы даст ему возможность объясниться. А о том, что Катя не пожелает его даже выслушать, обвинив во всех смертных грехах, он даже думать боялся. Если она упрется, достучаться до нее он вряд ли сможет, сейчас – нет. Это только кажется, что маленькая птичка колибри – Екатерина Валерьевна Пушкарева – безобидное создание. На самом деле это не так, обман зрения. В действительности эта хрупкая женщина таила в себе заряд такой разрушительной силы, о которой даже не подозревала. Одним взмахом своего миниатюрного крылышка, сама того не ведая, она превратила его жизнь в руины. Все, на чем строилось его видимое благополучие, все пошло прахом, когда однажды он вошел в круг и ловушка захлопнулась. Он понял это слишком поздно. Уже тогда он был не в силах что-либо изменить, а сейчас тем более. Он вымотан, измучен и напряжен до предела. А предел его уже близок (он это знал) и не просто виднелся на горизонте, а пугающе зиял черной дырой перед самым носом. И если сейчас она оттолкнет его, не оставив хотя бы намека на надежду, он просто сорвется, распрямится отжатой пружиной и окончательно потеряет себя. А сегодня ранним утром, опустив босые ступни на холодный пол, он вдруг понял, что его, Германа, почти не осталось. Уже чертову уйму времени он существует лишь в виде придатка к ней, Кате Пушкаревой. И только она может решить, ампутировать надоевший рудимент или дать ему шанс выжить, перелив ему часть своей крови, потому что потеря его собственной достигла той критической отметки, когда люди в белых халатах пожимают плечами и опускают руки, отказывая пациенту в самом главном – в праве на жизнь. Ну что же, пришло время узнать, будет ли Катерина настолько милосердна к нему, чтобы не отключать коматозника от приборов жизнеобеспечения прямо сейчас и дать пожить еще немного. С такими мыслями Герман шел по коридорам подвластной ему территории, но дойдя до Катиной приемной, остановился в нерешительности. Последний шаг – или пан или пропал. Усмехнулся даже. Забавно было осознавать, что здесь он не был ни руководителем фирмы, ни ее совладельцем, ни просто авторитетным бизнесменом. Здесь он был никем. А все потому, что в нескольких метрах от него находилась ОНА и даже на расстоянии вертела им как хотела. - Герман Маркович… Доброе утро, - Настя первой заметила застывшего в дверях босса, пересекая приемную с горячим, еще дымящимся кофе в руках. Смущенно пристроила обжигающую пальцы чашку на угол стола, зачем-то загородила ее спиной и замолчала в ожидании его дальнейших слов или действий. Ведь зачем-то он сюда все-таки пришел. - Здравствуйте, Настя… - как обычно сдержанно поприветствовал Герман, - Екатерина Валерьевна у себя? - Нет, ее нет… - Да?.. Тогда… Когда появится, сообщите, пожалуйста, мне, - и гонимый вдруг нахлынувшим облегчением собрался бежать отсюда без оглядки. - А… она, наверное, не придет сегодня… - успела вставить Настя, пока Полянский не скрылся из вида. Он остановился как вкопанный и медленно повернулся к ней. - Почему? - А вы разве не знаете? – растерянно моргала Настя. – Она уехала. С Колей… В Швейцарию… Герман как будто замер, но это было обманчивое впечатление. На самом деле внутри у него все оборвалось. Кровь горной рекой заклокотала в висках, и где-то в горле раненой птицей забилось сердце, перекрывая дыхание. - Ааа… да, как это я… забыл…, - выдавил он предательски осипшим голосом и быстро зашагал прочь. - Что это с ним? – удивленно вскинув бровь, спросила другая секретарша, наблюдавшая эту короткую сцену со своего рабочего места. - Не знаю, - повела плечом Настя, прошла за свой стол и, обхватив обеими руками горячую чашку, задумалась. Только скрывшись за дверью директорского кабинета, Полянский смог оценить масштабы случившейся с ним катастрофы. По всему выходило, что Катя не только не простила его, не дала возможности оправдаться, но попросту вычеркнула Германа из своей жизни, устранившись из поля его зрения. Все, рудиментарному придатку остается только усохнуть. Был Герман - и нет Германа. Если в последние дни он держался и хорохорился, то сейчас совершенно сник под тяжестью внезапно навалившейся усталости. Вызвал секретаршу и велел ни с кем его не соединять, сцепил руки в замок и уткнулся в них лбом, до боли зажмурив глаза. Теперь он знает, как это бывает, когда в душе пустота. Она растет как на дрожжах, пожирая внутренности, словно раковая опухоль, одаряя свою жертву иллюзорным успокоением. Звук телефонного звонка вывел Германа из оцепенения. И он тут же взорвался, раздраженно проорав в закрытую дверь: - Я же просил ни с кем меня не соединять! - и лишь отдышавшись, сообразил, что до сих пор трезвонит и вибрирует на груди его мобильный. Деревянной рукой Герман выковырнул из внутреннего кармана пиджака свой слайдер, сдвинул панель и тупо уставился на экран. Телефон все звонил, высвечивая на дисплее имя абонента «Ольга». Герман машинально ткнул пальцем в клавишу приема и по инерции произнес: - Да… - Герман?.. – она не узнала его. – Герман, это ты? Дурацкий вопрос. - Да, это я. Привет, - голос его звучал глухо и даже самого Полянского немного коробил. - Здравствуй… Я не очень тебя отвлекаю? - Нет… Не очень… - Ммм… Мы не могли бы увидеться?.. Мне… нужна твоя помощь. Может, пообедаем вместе или… - Сейчас. Называй место, - и только когда сказал, понял, что обрадовался неожиданному поводу унести отсюда ноги. Она медлила лишь секунду, но быстро сориентировалась, назвала адрес и со словами «Договорились, жду» отключилась. Полянский вышел в приемную, хмуро взглянул на притихшую секретаршу и, пообещав вернуться через час-два, покинул здание. Они встретились в дорогом кафе. Герман еще помнил, какие заведения ей нравятся. Он бесцветно поцеловал ее в щеку и отстраненно отметил, что выглядит Ольга на все сто, впрочем, как всегда. Заняли столик у окна и сделали заказ. Повисла пауза. Германа молчание не смущало, наоборот, где-то даже веселило, хотя, по большому счету, ему было все равно. Он молча позволял Ольге рассматривать себя, пока она не заговорила. - Мы так давно не виделись, Герман… Уже полгода... да? - Время летит. Ему не хотелось обсуждать это. После их последней встречи в новогоднюю ночь он твердо решил для себя, что больше такой ошибки не совершит. Ее нежданный визит, предполагавший акт взаимопомощи в виде дружеского секса, как он и опасался, плавно перетек в выяснение отношений давно и бесповоротно расставшихся любовников. Он не был инициатором той встречи, но тем не менее чувствовал себя виноватым, просто потому, что допустил подобную ситуацию. С тех пор он Ольгу не видел, а женщины, те немногие, что были у него после… он даже имен их не помнил. - А ты изменился. - Неужели постарел? – уточнил он с едва уловимой насмешкой в голосе. Она действительно с трудом его узнала. От того прежнего Германа, жизнерадостного оптимиста, активного и уверенного в себе, мало что осталось. Бледный, исхудавший, непривычно понурый… и взгляд потухший сразу резанул глаз. Она посмотрела на него пристально и, убежденно покачав головой, произнесла: - А она не сделала тебя счастливым… - Кто? - Та, к которой ты ушел. Он едва удержался, чтобы не закатить глаза к потолку, и уже начинал жалеть, что согласился на этот разговор. - Я ни к кому не уходил. Мы с тобой просто расстались, ведь так? И мы не раз уже обсуждали это. - Брось, Герман, - снисходительно возразила она, - неужели ты думаешь, что я поверила в тот детский лепет? Мужчины никогда не уходят просто так. Для этого вы слишком нерешительны. И если уж собираете чемоданы, то только по одной причине: значит, есть та, которая не поленилась сделать второй комплект ключей от квартиры, ну, или, на худой конец, другая, раздающая весомые авансы. Ольга говорила тихим спокойным голосом, словно объясняла прописные истины малому ребенку. И даже сейчас, собираясь просить его о чем-то, не могла удержаться от снисходительного тона. Но больше всего его бесило то, что она была права, будто видела его насквозь. - Так о чем ты хотела поговорить? - Так, пустяк, но для меня пустяк существенный… Взглядом он дал ей понять, что внимательно слушает. - У меня угнали машину, я теперь безлошадная, - вздохнула она, - а для меня это неприемлемо… ты же знаешь… - Сколько тебе нужно? – перешел он сразу к делу. - Хотя бы половину стоимости… Хочу такую же, я к ней привыкла, - сказала и улыбнулась самой очаровательной своей улыбкой. Герман достал бумажник, извлек из него кредитную карту и двинул ее по столу со словами: - Половина здесь будет. Вноси аванс и забирай. Потом позвонишь, скажешь окончательную сумму, я переведу. - Спасибо, Герман, - счастливо улыбнулась она. – Признаться, я даже не сомневалась, что ты мне не откажешь. Он только кивнул в ответ. Дальше беседа потекла проще и непринужденнее. Ольга, не прерываясь, о чем-то довольно рассказывала, то и дело переходя на свой коронный, бархатистый с хрипотцой, тембр, видимо, не оставляя попыток вновь заинтересовать бывшего любовника. Но Герман уже не слушал. Он устал от этой встречи и хотел поскорее покинуть кафе. Наконец, распрощались. Герман открыл дверцу своей машины, бросил взгляд на тротуар, откуда Ольга томно помахала ему рукой, и уже занес одну ногу в салон, когда какой-то лихач, не справившись с управлением, оглушил визгом непослушных тормозов. Единственное, что успел увидеть Герман перед тем, как погрузиться в темноту, было побелевшее лицо Ольги с расширенными от ужаса глазами и зажатым ладонью ртом. (Продолжение следует)
nadin: Ангел, удали, пожалуйста, последний пост. Продублировался.
Ангел: Привет nadin nadin пишет: Ангел, удали, пожалуйста, последний пост. Продублировался. Уже Что с Гермоном? Не томи, пиши быстрее!!!
nadin: Глава 26 (часть вторая). - Коль, я даже не знаю... Может, не стоит?.. Ты бы видел его, Коля! На него же смотреть больно, - Настя сидела за своим столом, прижав к уху телефонную трубку и подперев ладонью лоб, словно пряталась от чего-то. - … - А если будет только хуже?.. Как-то мне не спокойно… - сетовала она. - … - Она меня убьет, Коля… И будет права. - … - Легко тебе говорить! А я одна здесь… на линии огня, между прочим, – и недовольно поджала губки. - … - Да поняла я. Да, сделаю. - … - Хорошо, договорились. - … - Хм, беспокоится он… Это мне надо беспокоиться… Если не покалечат, то уволят уж точно. - … - А я и не кисну… Я тоже тебя люблю. Целую. Жду, - вернула трубку на место и шумно выдохнула. – И что за день сегодня такой?.. В коридоре гулко застучали каблучки, и на пороге появилась Катя. - Привет! Ты тут одна? А где все? Точно вымерли… - Катя! - встрепенулась Настя. – Мне Коля только что звонил… а ты здесь уже… - Угу, - бодро кивнула Катерина, опускаясь на стул для посетителей рядом со столом помощницы, - прямо с самолета. Я и так на полдня задержалась. Если бы рейс вчера не отложили, с утра уже была бы здесь. Меня никто не спрашивал? - Полянский заходил… - и замялась. - Прости, я, наверное, сглупила, но… в общем я сказала ему, что ты в Швейцарии. Катерина сразу вся подобралась и вскинула на Настю испытующий взгляд. - А он? - Мне показалось, расстроился. Сказал, что забыл… Он ведь не знал, да? Катя отвела глаза и пожала плечами. - Да все в порядке, Насть. Я сама виновата, никого не предупредила. Кто же знал, что с вылетом так получится? Я сама к нему зайду… да, вот прямо сейчас и пойду, только сумку брошу, - она поднялась, направляясь в свой кабинет, и уже дернула дверную ручку, когда Настя окликнула ее. - Кать, подожди… Его не будет сегодня… и завтра, наверное, тоже… Катерина замерла. Что-то в голосе Настасьи неуловимо растревожило. Она обернулась. Настя смотрела на нее с несвойственной ей нерешительностью и, будто извиняясь, закончила: - … он в аварию попал. - Что? – непонимающе переспросила Катя. – Он же здесь был… ты сказала… Когда успел? - Был, - девушка утвердительно кивнула, - но практически сразу ушел. А потом из больницы звонили… Ну, телефонов родственников не обнаружили… у него же нет никого… поэтому сюда… Ничего толком не сказали, только сообщили, что он в реанимации. Внутри все как-то съежилось и похолодело. Когда-то с ней такое уже было. Вот так же стояла и не верила, а ведь черным по белому… Нет, теперь не так, просто русским языком… - Где? - голос вдруг осип, и она сама его не узнала. - В реанимации… - медленно повторила Настя, с возрастающим беспокойством наблюдая за спавшей с лица Катериной. Катя закашлялась и отчаянно замотала головой. - Где именно? - Ааа, да… вот, - засуетилась Настя, протягивая Катерине заранее подготовленный листок с адресом больницы. Дрогнувшей рукой Катя приняла записку, пробежала ее глазами и, ничего не говоря, развернувшись к выходу, пошагала прочь. А спустя лишь несколько секунд, ее обманчиво спокойный шаг, сорвался волнительной дробью каблуков и стих за хлопнувшей в конце коридора дверью. Оставшись одна, Настя озабоченно провела ладонью по лбу, расправляя сосредоточенно сдвинутые брови, нервно сдула челку с лица и, взяв в руки телефон, запиликала кнопками. В состоянии, близкому к полной невменяемости, Катя выскочила из здания, к счастью, бысро поймала такси и, сунув водителю записку с адресом, откинулась на спинку сиденья, непрерывно теребя пальцы рук. Водитель, мужчина в годах, то и дело поглядывая на Катерину, не выдержал и сказал сочувственно: - Да не волнуйтесь, вы так, все обойдется. Главное не помереть, а там дело наживное… Все образуется. Мы сейчас вон там свернем, в переулочек заскочим и угол срежем… Я вас мигом домчу! Катя рассеянно кивнула и, отвернувшись к окну, зажала рот ладонью, боясь уступить рвущимся наружу рыданиям. Всю дорогу, показавшуюся ей бесконечно долгой, она злилась на себя, ругая последними словами. Нет, ну что ж за дура такая? Просто редкий вид! Ну почему, почему, чтобы понять, кто ей дорог, она должна потерять его? Ведь было, все уже было, и снова на те же грабли! Господи, только бы жив был… Какой угодно – слепой, хромой, лежачий (прости меня, Господи!)… но только живой! И я не буду больше такой беспросветной дурой, клянусь, не буду!.. В регистратуре она долго выясняла, где именно лежит Герман, пока, наконец, издерганная хамоватая тетка противным голосом из окошка не отослала ее на четвертый этаж в травматологию. Минуя толпу посетителей у лифтов, Катерина метнулась к лестнице, в мгновение ока преодолела все четыре этажа и, тяжело дыша, остановилась напротив дежурного поста отделения. За столом сидела молоденькая медсестричка и что-то усердно записывала в журнал. Подняла голову и строго спросила: - Вы к кому? - К Полянскому… Герману, - выпалила Катя. – Он сегодня утром поступил. Девушка заглянула в другой журнал. - Десятая, - сказала она, удостоив Катерину коротким взглядом, и снова уткнулась в свою писанину. Катя так и не сдвинулась с места. Медсестра, почувствовав, что бестолковая посетительница продолжает гипнотизировать ее накрахмаленную шапочку, подняла голову и вопросительно вскинула брови, словно говоря «что не понятно-то?», но вслух уточнила: - Палата десятая. Прямо по коридору последняя дверь справа, - и посмотрела на Катерину в упор, чтобы удостовериться, что сигнал инопланетного разума наверняка достиг Земли. «Земля» встрепенулась и, пробормотав скомканное «спасибо» побрела в указанном направлении. И это тоже с ней уже было. Так давно… и совсем недавно. Этот въедливый больничный запах в блеклых депрессивных стенах и дверь с намалеванным краской номером… такая страшная… потому что последняя. И некуда больше оттягивать неизбежное. Катя нерешительно подняла сжатую в кулак руку, собираясь постучать, но представила себе Германа в реанимационной кровати, содрогнулась, распрямила ладонь и, сделав глубокий вдох, толкнула дверь. Шагнула внутрь и обомлела. У окна, ухватившись одной рукой за бок, негромко разговаривая по телефону, стоял Герман, бледный, осунувшийся, но живой и невредимый, как плод больного воображения. Он обернулся на звук открывающейся двери и замер, потеряв дар речи. Какое-то время оба они смотрели друг на друга расширенными от удивления глазами, пока недоумение не сменилось общим вздохом облегчения. - Катя?.. – только и смог вымолвить Герман. – Ты приехала… - и, вспомнив про зажатую в руке трубку, нажал на сброс. - Как только узнала… А он как будто не услышал. - Ты вернулась… - и безудержная радость наполнила его до краев, но он тут же осадил себя. - Что-то случилось? - Да… с тобой… насколько я понимаю… - и, непроизвольно сглотнув, сделала шаг навстречу, бегло оглядывая его с головы до ног. - Ааа, это… Да пустяки. Обошлось… - и словно в омут с головой: - Кать, все совсем не так, как ты подумала… тогда. Я все могу объяснить… Она метнулась к нему, приложив холодные пальцы к его губам, но сразу же отпрянула на пионерское расстояние, словно позволила себе непростительную фамильярность. - Я знаю… Не надо ничего объяснять. Я сама… Герман, прости меня, прости… Меньше всего я хотела тебя обидеть. Ты столько сделал для меня, столько… А я вот так… Прости… Так глупо получилось… Он слушал ее сбивчивую речь, мрачнея с каждой секундой. О чем это она? О благодарности? Да на черта ему ее благодарность, что ему с нею делать? Сказать не дала, сама решила. Глупость, значит… Вот оно что. Так получилось, так получилось… Так расстаются с друзьями, неосмотрительно перешедшими в разряд любовников после бурной попойки. Что теперь, «извини, Герман, останемся друзьями»? Он видел, как трудно ей говорить, как собирается она с силами, чтобы поставить финальную точку в их отношениях, и, напрягшись, ждал этих последних слов, словно оплеухи. Дверь шумно распахнулась, впустив в палату Ольгу с брезгливой гримасой на лице. - Ни минуты ты больше не останешься в этом клоповнике, я обо всем договорилась… - и осеклась, увидев возле Германа незнакомую женщину, но, быстро оценив обстановку, любезно улыбнлась. – Извини, я не знала, что у тебя гости. Катя перевела взгляд с Ольги на Германа, готового провалиться сквозь землю, и почувствовала себя неловко, а еще совершенно глупо и просто по-идиотски. Очевидно же, что эта красивая дорогая женщина, притащилась в этот, как она говорит, клоповник не просто так. Любая особь женского пола всегда интуитивно чувствует соперницу и пусть не явно, но подсознательно становится в боевую стойку и заявляет о своих правах на мужчину. Вот и сейчас Катерине исподволь, но вместе с тем абсолютно однозначно указывали на дверь. - Ну что ж… с тобой все в порядке… не буду мешать, - сказала Катя, обращаясь к Герману, с убийственным спокойствием в голосе. В его глазах взметнулся такой неподдельный испуг, что у нее заныло под ложечкой. - Катя, постой, - затараторил Герман, - ты все не так поняла… это не то… Он хотел сказать «не то, что ты думаешь», но вовремя оборвал себя на полуслове, понимая, что это прозвучит банально и, наверное, даже оскорбительно, как в дурацком анекдоте. Но другие, правильные слова почему-то не шли на ум. - Катя … - последняя попытка. - Потом… мы обо всем поговорим… обязательно, - сказала Катя и шагнула к открытой двери, поймав на себе мимолетный торжествующий взгляд Ольги. И точно ужаленная этим неосторожным проявлением превосходства, остановилась, мгновенно закипев, и в следующий миг сделала то, чего сама от себя не ожидала. Помешкав лишь долю секунды, Катерина резко развернулась на сто восемьдесят градусов, подошла к Герману и, взяв его лицо в ладони, коротко поцеловала в губы. - Пойду, поговорю с врачом, я скоро. Вот так. МОЕ! И с бешено скачущим в груди сердцем вышла вон. Оставшиеся в палате Ольга с Германом пребывали в кратковременном замешательстве. - Что ж, - выдержав паузу, заметила Ольга, - видимо, я не вовремя. - У-у, - отрицательно качнул головой совершенно обалдевший Герман, - похоже, как раз наоборот, - и расплылся в ошалевшей улыбке. Катя вышла из палаты, чувствуя как пылают зардевшиеся щеки. Ей было как-то стыдно за свой по-детски импульсивный порыв. Взрослая женщина, а повела себя, как малышня в песочнице. Да, стыдно, но разве что чуть-чуть… И совершенно не жаль… совсем не жаль. Она присела в оказавшееся на пути облезлое кресло и как-то сразу расслабилась, сдулась воздушным шариком, обхватила себя обеими руками за возбужденно подрагивающие плечи и расплакалась. Слезы сами по себе лились по щекам, и она, будучи не в состоянии их остановить, безвольно согнулась пополам, отпуская накопившееся напряжение. В сумке протяжно завыл мобильный. Она открыла крышку телефона и, увидев имя звонившего, улыбнулась сквозь слезы. - Катя, ты где? – из динамика послышался взволнованный голос Германа. - Я здесь, - шмыгнула она носом. - Где, здесь? Она огляделась по сторонам. Рядом с креслом наблюдалась жуткого вида кадка, из которой тянулось к свету, нависая над ней, чахлое экзотическое растение с пожелтевшими листьями. - Катя! - Я здесь, - подала она голос, - под пальмой. - Где?! - Рядом совсем … - Так… подожди! Оставайся там, где ты есть. Ты слышишь меня, Катя? Она молча кивнула. - Катя? - Да, слышу. И она действительно услышала, как где-то за углом, совсем близко, он требовал от персонала ответа на сногсшибательный вопрос «Где у вас здесь пальмы?!», а в следующую минуту увидела и его самого с прижатым к уху телефоном. Он бросился к ней, как на пожар, присел на корточки и обхватил руками ее голову. - Кать… ну что ты… ну? Она посмотрела на него серьезно. Впервые вот так, не пряча слез и не отводя глаз. - Если бы ты только знал, как я за тебя испугалась, - всхлипнула она. – Я так испугалась… - и уткнулась мокрым лицом ему в шею. Он обнял ее крепче и совершенно глупо разулыбался обласканный ее нежданной тревогой за него. - Ну, что ты, Катюш, все же обошлось… Всего-то небольшое сотрясение мозгов, - попытался отшутиться он. - Ты только зря себя накрутила. Она мотнула головой. - Нет… нет, мне сказали, что ты в реанимации… И… я боялась, что все… понимаешь? Он понимал, конечно, он понимал. Поднял ее с кресла и бережно прижал к себе. Но Катя отстранилась, почувствовав под рубашкой странную жесткость. - Что это? – обеспокоено спросила она. - Немного ребра подмял. Не страшно. И точно не повод для реанимации, - усмехнулся Герман. - Кто ж тебе такое сказал? - Настя… - ответила Катя, осторожно ощупывая эластичные бинты под рубашкой. - Даа? – лукаво протянул Герман. - Надо будет ей премию выписать. Катя вскинула на него непонимающий взгляд, но, уловив озорную усмешку в его глазах, позволила и себе улыбнуться. - Подозреваю, что это было совместное творчество, - грустно усмехнулась она и, уткнувшись покрасневшим носом в ему плечо, порывисто втянула в себя его запах. Забравшись на заднее сидение такси, они прильнули друг к другу, словно подростки, непрерывно горячо целуясь. Поймав насмешливый взгляд таксиста в зеркале заднего вида, Катя засмущалась, попыталась отодвинуться от Германа и соблюсти хотя бы остатки приличий, но не тут-то было. Он еще крепче обнял ее и горячо задышал во впадинку за ухом. - Герман… Герман… - беспомощно шептала она, по-детски трогательно прикусывая губу, он на нас смотрит… - Кто? – не отрываясь от Катерины, шепнул он в ответ, защекотав теплым дыханием шею. - Во-дитель… - Ммм… он не просто смотрит, Кать, он нам завидует, - приглушенно хохотнул Герман, и запустил руку ей под блузку, - я сам себе завидую… Он все еще не верил в то, что с ним произошло. Она сама… сама пришла к нему и теперь рядом с ним и едет к нему… Больше он не позволит ей уйти, уж это точно. Если понадобится, запрет на все замки и никуда уже не выпустит, ведь она такая непредсказуемая, его Катенька: с ней он никогда не мог знать наверняка, когда поманит и поцелует, когда оттолкнет. И верить ей опасно. Пока опасно. Раз уж судьба дала ему шанс вскарабкался на эту высоту, не время думать о том, где лучше воткнуть древко флага и нацарапать памятную надпись. Нет, теперь высоту предстояло удержать, закрепиться на ней, окопаться по самое горло, чтоб уже не выбило. Способность логически мыслить вернулась. Вернулась, несмотря на такую волнительную ее близость. Он уже точно знал, что будет делать: привезет ее в свой дом, захлопнет дверь ботинком и заставит ее понять, что такого пылкого, горячего и неутомимого любовника у нее точно не было, не было и не будет. Залюбит до умопомрачения, измотает своим напором и нежностью, уморит и убаюкает, но прежде… прежде он сделает ей ребенка. Да, да, ребенка! Самым бессовестным образом, даже не дав ей опомниться. Он почувствовал, как от этой мысли расплывается лужицей и утекает сознание. Боже… самому бы не умереть на ней… Чертовы ребра… А потом… после, когда она затихнет в его объятиях и засопит в подмышку, он позвонит ее родителям, отрезав все возможные пути к отступлению, и заботливо предупредит (чтоб не волновались), что Катя сегодня не придет, потому что сладко спит, да, у него, у Германа в постели, и будить ее у него рука не поднимется, они же понимают.
Ангел: nadin Хорошая глава!! Чувство такое, что финал близко. Но по логике вещей у Кати с Андреем, должен быть серьезный разговор, чтоб они потом могли спокойно говорить друг с другом. Им обоим это нужно. Такое моё мнение.
nadin: Эпилог Спит. А за окном снег хлопьями… Но от него не зябко. Наоборот, уютно что ли, как в детстве. Жаль, что она не видит, это же сказка просто… А она все спит, такая родная, теплая… Волосы спутались, щекой в подушку, рот слегка приоткрыт. Дышит неслышно, словно младенец… И ничто не напоминает о ночном безумстве, кроме разве что припухших, неестественно ярких губ. Герман сглотнул подступивший к горлу ком и коснулся кончиками пальцев ее щеки. Даже спит, как ребенок, на животе, высоко подтянув одну ногу, упираясь коленом ему в живот. Он уже привык к ее манере раскидываться на кровати по диагонали, оттесняя его на самый край, привык к ее постоянному присутствию в стенах своей квартиры, которая теперь стала их общим домом, и уже не мог представить себе, как все могло бы быть, если бы было иначе. Да и не хотел представлять. Он слишком хорошо помнил, как было до нее, и совершенно ясно понимал, что теперь ему есть что терять. Он точно знал, что на низкой прикроватной тумбе лежит ее мобильный. Она всегда держала его при себе. А рядом аккуратно пристроены очки. И когда она просыпалась, по-кошачьи соблазнительно вытягивалась и, наконец, решалась подняться с постели, нащупывала рукой оправу и прежде чем надеть очки, машинально терла стекла о пододеяльник. Затем тянулась к низким пуфам в ногах кровати и, не сомневаясь в том, что он наблюдает за ней, кокетливо накидывала небрежно брошенный с вечера пеньюар и отправлялась умываться. Бодро запиликал будильник в ее телефоне. Оттрезвонил и затих. А ей хоть бы хны. Спит. Только завозилась недовольно и, повернувшись на бок, прижалась к нему спиной, так и не проснувшись. Ну еще бы, после такой выматывающей ночи спать бы до самого вечера, но нельзя, дел сегодня важных много… Она же первая обидится, что не разбудил. Герман придвинулся ближе, прильнул к ней теснее и обнял. Откинул в сторону разметавшиеся пряди, уткнулся носом в шею, и провел губами по линии роста волос, обошел ямочку за ухом и остановился на скуле. Она смешно поморщилась, отказываясь просыпаться, и, не открывая глаз, пробормотала в подушку: - Ммм... еще чуть-чуть... - Еще? – хрипловато переспросил Герман, переиначив ее протест. Она смущенно улыбнулась в полудреме и, будто прячась от него, зарылась лицом в подушку. Еще? Как же ему нравилось это ее "еще". Все равно что признание в любви, которого он от нее так ни разу и не услышал. И, наверное, в отместку за свои мучительные сомнения он придумал ей «наказание». Ее порывистое "еще", нетерпеливое, требовательное и умоляющее, так льстило его мужскому самолюбию. Он и не помнил, когда все началось, но теперь уже не мог отказаться от этих сладких отступных. И каждый раз, измотав до предела своими неуемными ласками, бросал ее на самом краю, стискивал зубы, сам едва сдерживаясь, но останавливался, вырывая из ее груди если не слова любви, то хотя бы признание в полной и беззаговорочной капитуляции. Задыхаясь от перекрывающего кислород желания, она ловила ртом воздух, впиваясь в Германа немеющими пальцами, и повторяла, как в бреду, "еще, еще, еще...", откровенно выгибаясь ему навстречу. В эти секунды он верил ей, верил, что именно его, Германа, она зовет не своим голосом, и только в нем по-настоящему нуждается, вытеснив из памяти всех, кто был до него. И лишь дождавшись, ее срывающихся всхлипов, он отпускал себя, как отпускают в открытое море только что пойманную рыбу, милостиво сняв с крючка разорванные губы. *** Сколько раз он говорил себе, что от добра добра не ищут и все у него прекрасно, но где-то в глубине души давно уже назревала буря, в любой момент готовая извергнуться вулканическим нарывом. И вчера он сорвался. А все этот Жданов с его двусмысленными взглядами и недомолвками! Кругом одни Ждановы! Что ж за напасть такая? Старший все еще маячит тенью, то и дело напоминая о своем неистребимом праве на место в ее душе, так и младший туда же! Вчера зачем-то явился в офис под совершенно несостоятельным предлогом якобы обсудить отдельные моменты предстоящего контракта. Какие, к черту, контракты в последний рабочий день накануне новогодней вечеринки? Заперся с Катериной в ее кабинете, проторчав там без малого час. Час! Что можно делать столько времени при закрытых дверях с красивой женщиной… с его, Полянского, женщиной?! И даже Настя, вынужденная в десятый раз ответить шефу, что Катя все еще занята, не смогла скрыть вспыхнувшего в глазах замешательства. Нет, он, конечно, не думал о ней… плохо, но Андрей… Разве можно ему доверять? Жданов ушел, а Полянский так ни словом и не обмолвился Катерине о своих подозрениях. Разве он мог? Выплеснуть на нее свои сомнения значит признаться в собственной слабости. А он, такой уравновешенный и рассудительный, всегда считал ревность слабостью, не достойной его самого. Каково же было его удивление, когда однажды он обнаружил и себя в плену у этой напасти. Ревность точила его изнутри и грызла прожорливой саранчой. Он пытался воззвать к элементарной логике, но разум его уже не слышал, он был отравлен. Как Герман пережил этот день, одному Богу известно, но до вечера дотянул и даже корпоративный банкет осилил. Катя настороженно поглядывала на Германа, но, решив, что эта скрытая нервозность – результат банального переутомления, решила не дергать его лишний раз своими расспросами. Но, вернувшись домой, Герман все-таки не выдержал. Дождался, когда Катя выйдет из душа, и спросил: - Кать, а зачем приезжал Андрей? Она вскинула на него недоумевающий взгляд, но в следующий миг, словно поняв, о чем он говорит, отвела глаза и сосредоточилась на его руках, снимающих с огня джезву со свежеприготовленным кофе. - То есть?.. Он же говорил… ты слышал… - и заметно напряглась. Герман горько усмехнулся. Что-что, а врать она так и не научилась. - Нет, Кать, ты не поняла. Я спрашиваю, зачем он приезжал на самом деле? – Герман поставил джезву на плетеную подставку, повернулся к Катерине посмотрел на нее в упор. Она молча глядела на него в робкой нерешительности, не говоря ни слова. И он взорвался. - Катяяя!.. Да неужели ты не понимаешь, что это Жданов. Жданов! Бабник и пьяница! Что бы ни было между вами раньше, другим он уже не станет! Он так и будет волочиться за каждой мимо проходящей юбкой! Что он хочет от тебя? Возобновления давно прошедшего романа? Это смешно! Как там говорят?.. Помотросит и бросит… В этом он весь. Или лавры первого соблазнителя всея Москвы покоя не дают, и для полноты коллекции ему только жены отца не хватает?! Или что еще, Катя?! – в сердцАх схватил с подставки джезву и швырнул ее в мойку, с лязгом звякнув ни в чем не повинной посудиной. Навис над мойкой, опершись обеими руками о столешницу, и опустил голову, чтобы только не видеть страха или вины в ее глазах. Катя стояла, ошарашено глядя ему в спину, с ужасом понимая, что натворила. Такого Германа она не знала. И это она, да, она сделала его таким. Только сейчас она в полной мере осознала, как больно била по нему все это время. Сначала отказалась выйти за него замуж. Причем дважды. Она-то, наивная, думала, что Герман все понял, внял ее незатейливым объяснениям. И правда, что тут может быть не понятного? Просто рано. Она так считала. Ему оставалось только смириться. И даже разговор с ее отцом он взял на себя, чтобы тот понапрасну не давил на дочь. И всякий раз, когда Герман говорил «люблю», ожидая от нее того же в ответ, она не находила в себе сил произнести это слово, как будто оно было запретным в ее лексиконе. Но надо было что-то делать, говорить, потому что молчание становилось невыносимым. - Это не он, - тихо произнесла Катя, - это я все затеяла. Я первая позвонила ему и попросила о встрече, – и увидела, как побелели костяшки пальцев Германа, сжимающих край столешницы. Он так и не повернулся к ней, и Кате пришлось продолжать разговор с его спиной. - Нам давно надо было поговорить, а тут такой случай представился. Из Швейцарии прислали кое-какие вещи… его отца (она не решилась назвать Павла по имени). Я еще в прошлый раз их собрала, только с собой не привезла. Я подумала, что Андрея они заинтересуют… Ну, знаешь, всякие мелки ценности… именные часы, дорогие запонки, портсигар… юбилейный… Словом, то, что выбросить нельзя, а хранить как память… должна уже не я. А ему… Андрею было приятно… Я знала, что для него это важно. Он все не мог уделить мне время… или не хотел просто… и я отослала вещи с курьером… А сегодня он приехал поблагодарить. Я даже удивилась… И мне кажется, что мы, наконец, заключили временное перемирие. Я устала воевать, Герман… Она подошла к нему, прижалась щекой к спине и обняла за талию, сцепив руки в замок. - А тебе я не сказала… прости. Я думала, что все, что связано с… моим прежним браком, тебя… - она запнулась, подбирая подходящее слово, но так и не найдя его, сказала: - я просто не хотела тебя расстраивать и лишний раз напоминать о том, что нам обоим и так далось нелегко. Наверное, я была не права… не знаю… А роман с Андреем… Он повернулся к ней, чувствуя себя последним дураком, подозрительным параноиком, и отрицательно замотал головой. - Мне все равно, все равно, кто был у тебя до меня… все равно… - повторял как мантру, но сам себе не верил. И она тоже не верила. – Не знаю, с чего ты это взял и кто тебе сказал такое… только не было ничего. Никогда ничего не было, слышишь? Когда-то давно случилось недоразумение. Он почему-то обратил на меня внимание и даже пытался ухаживать, но… - она усмехнулась, - я даже целоваться с ним не смогла, - и подняла наконец, на Германа глаза. – Я никогда… никогда не выбирала между ними. А теперь у меня есть ты… и никто кроме тебя мне не нужен. Уже давно. Герман медленно провел рукой по ее лицу, заправил за ухо выбившийся локон и, не говоря ни слова, притянул ее к себе. Утопил губы в макушку и прикрыл глаза. Дурак. Сорвался как сопляк, заставил ее оправдываться. Когда же это случилось? Когда он стал таким жадным максималистом? Еще полгода назад благодарил небо за то, что она просто пришла к нему, был по-щенячьи счастлив и более ничего не требовал. А теперь? Теперь ему стало мало. Сегодня он хотел обладать ею целиком, и телом и душой, не собираясь делиться своей женщиной ни с кем, ни с живыми, ни с мертвыми. Ну что ты дергаешься, Полянский? Ведь ясно сказала, что никто кроме тебя ей не нужен… Хм, сказала, только о том, что любит, как всегда умолчала. А Павлу наверняка говорила (почему-то он был абсолютно в этом уверен)… С придыханием, с блестящими глазами, говорила же! Герман отстранился от Катерины, обхватил ладонями ее лицо и непослушно охрипшим голосом проговорил: - Я никому тебя не отдам, слышишь, никому… - подтолкнул ее назад, ловко усадил на стол, резко рванул пояс халата и взял ее прямо здесь, на кухонном столе, с ее виновато-молчаливого согласия, словно заклеймил свою собственность. А когда все закончилось и вернулась способность соображать, только тогда Полянский понял, что натворил, и ужаснулся. Катерина притихла, спрятав лицо у него на груди, не издавая ни единого звука. Он несмело погладил ее по голой спине и, проклиная свою бредовую ревность, заикаясь от волнения, зашептал: - К-кать… Катюш… девочка моя, п-прости меня, дурака… Господи… больно да… больно? Катя отчаянно замотала головой, не отрывая лица от его рубашки, и вдруг разрыдалась в голос, беспомощно цепляясь за него ослабевшими пальцами. - Не ух-ходи, не уходи, ну п-пожалуйста, не уходи… - причитала она, - не ух-ходи… Герман ничего не понимал. Она его не отталкивала, не обвиняла, наоборот льнула к нему с такой горячностью, что он уже начал думать, что сошел с ума, нет, они оба помешались! Он продолжал сжимать Катерину в объятиях, пока она немного не успокоилась, осыпАл ее извиняющимися поцелуями, шептал какие-то бессвязные слова утешения, мысленно кляня себя последними словами. А когда она затихла, стиснутая кольцом его рук, натянул на ее обнаженную вздрагивающую спину халат, подхватил на руки и унес в спальню замаливать свои грехи. И откуда-то взялось второе дыхание, открылось у обоих одновременно и захлестнуло их бесконечно горькой нежностью. *** Измученные и физически, и эмоционально, они, конечно же, все проспали и встали только к обеду. Ну, и Бог с ними, со всеми планами и неотложными делами. Главное, что они вместе. А близкие… ну, на то они и близкие. Поймут. Сегодня тридцать первое число. Суматошный день в самом разгаре, волшебная ночь пока впереди. И будет настоящий семейный праздник, такой, о котором Герман всегда мечтал. В лесу на даче. Они с Катей давно приглядывали дом за городом и только месяц назад нашли то, что искали. Двухэтажный особняк в соснах, не то чтобы хоромы, но всех сегодняшних гостей вместит легко. А гости уже вовсю обрывали телефоны, интересуясь, куда же запропастились хозяева. На начало сегодняшнего дня у Германа с Катей были особые планы. Сутра пораньше они собирались отправиться за подарками для всей своей большой семьи, пока такие же занятые или просто забывчивые граждане еще не раскачались и не заполнили торговые залы. Но человек предполагает, а Бог располагает… и он все повернул по-своему. Они метались по прихожей, уже одетые и готовые, наконец, покинуть квартиру, когда Герман остановился у Кати за спиной, поймав ее взгляд в огромном настенном зеркале. Положил руки ей на плечи и собрался было открыть рот, но она, поняв, что именно он хочет сказать, проворно повернулась к нему и накрыла его губы своей рукой. - Не надо. Я все знаю… А еще я знаю, как трудно со мной бывает… - и с едва заметной грустью усмехнулась: - Как только ты меня терпишь? Из всех имеющихся в русском языке слов он готов был услышать какие угодно, только не эти. А когда до Германа дошло, что она еще и извинялась, у него перехватило дыхание. Он порывисто привлек ее к себе и сбивчиво проговорил в щекочущие нос волосы: - Не говори так. Я не терплю тебя, я люблю. Сказал и с пугающей ясностью понял, насколько же он уязвим тем, что так зависим от нее. И подумать только, собственными руками чуть не разрушил, все, что так долго, кирпичик за кирпичиком, строил. Но видно, есть Бог на свете. Отвел, удержал, а может, просто дал ему, Герману, еще один шанс. Хождение по переполненному торговому центру в последний день предновогодней недели – весьма изощренная пытка. Но они выдержали. И поставив последнюю галочку в весьма внушительном списке подарков, нагруженные до зубов пакетами и свертками, облегченно вздохнув, двинулись к выходу. Но, проходя мимо павильона с парфюмерией и косметикой, Герман притормозил. - Кать, давай заскочим на минутку? Когда еще выберусь, не известно. Герман спросил свой любимый «Чарутти», но его не оказалось в наличии, и сообразительная продавщица, быстро оценив платежеспособность покупателя, бойко принялась предлагать Герману все самое лучшее и дорогое. - Вот, посмотрите, - говорила она, предлагая ему пробники, - мне кажется, что этот очень вам подойдет. Герман поднес к лицу ароматную полоску и, втянув носом запах, согласно кивнул. - Неплохо, а что это? - «Фаренгейт». Один из лучших ароматов, всегда пользуется бешеным спросом. Услышав знакомое название, Катя встрепенулась и встревожено подошла к прилавку. Герман взглянул на нее вопросительно и предложил оценить аромат, махнув полоской у нее перед носом. В голову ударил запах пряностей и табака, в один миг отбросив ее на четыре года назад. Катя сразу вся напряглась и даже лоб сморщила, словно от боли. - Что, не нравится? – удивился Герман. – А по-моему очень даже. Какое-то время Катерина пребывала в прострации, но разбуженная обеспокоенным голосом Германа, взяла у него пробник и решительно отложила его в сторону. - Может быть, вон тот, от Пако Рабанна? – обратилась она к продавщице. - Хороший выбор, - подхватила та, - у них вся линия хороша. Герман от восторга не прыгал, но упираться не стал и, бросив странный взгляд на задумчивую Катерину, расплатился за покупку, и повел прочь. *** Когда приехали на дачу, уже темнело, но из окон дома пока еще отчетливо можно было различить, как Герман открыл дверцу машины, помог Кате выйти и, заключив ее в объятия, трогательно чмокнул в кончик носа. Толкнули дверь, шагнули в тепло, и сразу повеяло уютом и домашней едой. В гостиной их встречали Зорькин с Настасьей. Коля стоял позади Насти, по-свойски обхватив ее заметно округлившийся животик. - Хозяева, - возмутился, Николай, - вы б еще в следующем году приехали, мы бы уже и жилплощадь к сдаче приготовили. - Так получилось, Коль, мы же предупредили… - начала Катя. - Как же, как же, - усмехнулся Зорькин, - владельцы заводов, газет, пароходов… Небось всю ночь новую стратегию продаж обсуждали… Настя шутливо двинула локтем мужу под ребра и поспешила оправдаться за мужа: - Не обращайте внимания, он просто голодный. За стол его не пускают, а в кухне по рукам бьют. На шум голосов из кухни выбежала Елена Санна и радостно всплеснула руками. - Ну, наконец-то, Катюш, что случилось-то? Мы уже извелись все, - но тут же отмахнулась от своих расспросов. – Вы, наверное, голодные? Идите руки мыть, сейчас на стол накроем. - Вот, так всегда! – вставил Коля. – Как черную работу, так Зорькину, а как покормить, так Катьку с Германом! - Пошли, Зорькин, - глумливо подмигнул Герман, - так и быть, поделюсь с тобой котлетой. Дом наполнился веселой суетой. Помимо Кати с Германом, Коли с Настей, Валерия Сергеевича и Елены Санны в доме были еще и настины родители. Они казались забавной парой – невысокая красивая женщина с точеной фигурой и совершенно лысый толстячок с озорными глазами. Тести коротали время за шахматами, стремясь, поразить друг друга глубиной мышления, а тещи хлопотали на кухне над последними приготовлениями к праздничному застолью. Молодежь разбрелась по дому кто наряжать елку, кто украшать комнаты. Зорькин насался со своей женой как с писаной торбой, то и дело давая важные указания – как стоять, как сидеть, как дышать. Настя беспомощно закатывала глаза и время от времени повторяла одну и ту же фразу: «Коля! Я не больна, я все лишь беременна. И ЭТО (имея в виду то, что в данный момент муж пытался ей запретить), ЭТО мне можно!». Герман тихо посмеивался, а порой и открыто подтрунивал над будущим папашей, а Катя как-то странно замирала и уходила в себя, думая о чем-то своем. - Вот ты где, - улыбнулся Герман, обнаружив Катерину на верху в их комнате. – Тебя долго не было… Ты… Кать, ты плачешь?.. Она уткнулась лбом ему в плечо и тягостно вздохнула. И только тут он заметил аптечную упаковку с красным крестом. Прочел название, но все равно спросил: - Кать, что это? - Тест на беременность. - И? – с надеждой в голосе уточнил Герман. - Вчера был положительный… - А сегодня? Она отрицательно покачала головой и из глаз покатились слезы. Герман долго переваривал полученную информацию, гладя ее по голове и баюкая как маленькую. - Ну, не надо, Катюш, не плачь, все еще будет… - и вдруг перестал раскачиваться и изумленно уставился на нее. – Вчера? Кать, ты сказала… вчера? Положительный? Она быстро закивала в ответ. - Да, утром. - И ты молчала? Весь день знала и молчала? - Я хотела, - снова всхлипнула она, - удостовериться… чтобы не обнадеживать тебя зря… А получилось вон как… Но он уже вовсю улыбался. - Катька! Да что ж ты плачешь-то, глупенькая? Пятьдесят на пятьдесят – это скорее да, чем нет, - констатировал он и радостно стиснул ее в объятиях. Катерина тихо рассмеялась в ответ. - Ты бы еще добавил «ЧТД», математик… За праздничным столом, Герман поймал себя на том, что с трудом сдерживается, чтобы не отобрать у Катерины бокал с шампанским. Усмехнулся своим мыслям и понял, что внезапное помешательство Зорькина уже не кажется ему таким уж смешным. А за столом было шумно. Тещи и тести наперебой расхваливали своих зятьев и провожали старый год исключительно добрыми словами. Валерий Сергеевич сказал тост, выпил и добавил: - Вот ели бы еще Катюшка наша замуж вышла… - за что получил от жены укоризненный взгляд и тихое «Валера…». - А я и выйду – уверенно ответила Катя и почувствовала на себе удивленные взгляды всех присутствующих. - Что, правда? – вскинулась Елена Санна. – Значит, решили уже… И день назначили? - Да, когда свадьба-то? – вклинился отец. Катя повернулась к Герману и тихо произнесла, обращаясь только к нему: - Когда захочешь. Он долго смотрел на нее, не мигая, потянул на себя, обнял и, выглядывая из-за ее плеча, пообещал: - Еще до конца зимы, Валерий Сергеевич, тянуть не будем. Гости подняли галдеж, зазвенели бокалами, закричали «Горько!», но молодые и сами давно уже целовались, сбиваясь с дыхания. И только бой курантов заставил всех умолкнуть на мгновение, чтобы успеть загадать желание. Едва дождавшись, когда стихнет бой главных часов страны и опустеют бокалы, Зорькин вскочил со своего места и, хитро улыбаясь, произнес: - А теперь сюрприз! Прошу всех на крыльцо. Пушкарева, тебе понравится! - Коля, заинтриговал, - откликнулась Катерина и отправилась с остальными одеваться. Дождавшись, когда все зрители заняли свои места, Коля важно распрямил плечи и торжественно произнес: - Салют в нашу честь. Наш собственный! И пусть все нам завидуют! Нажал на кнопку пульта и вся огромная лужайка перед домом в одночасье озарилась сотнями разноцветных огней, завораживая причудливыми формами. Настасья взвизгнула от восторга, прикрыв рот ладошкой, изумленно глядя на придуманный мужем калейдоскоп. Остальные тоже, не взирая на возраст, с неподдельным интересом наблюдали за феерическим шоу, задрав лица к небу. И только Катя, задумчиво прикусив губу, отвела глаза. Повернулась к стоящему сзади Герману и посмотрела на него так серьезно, что улыбка сошла с его лица и слова застряли в горле. Он наклонился к ней с невысказанным вопросом в глазах и застыл как каменное изваяние, не поверив собственным ушам, когда она тихо шепнула, опаляя горячим дыханием щеку: - Я люблю тебя. Деревянными руками Герман сгреб ее в охапку и откуда-то издалека услышал свой собственный, сорвавшийся на свист голос: - Еще... - Люблю. - Еще… - Люблю, люблю, люблю… - Пушкарева! – почти обиженно прокричал Зорькин. – Как всегда, пропустила все самое интересное! КОНЕЦ.
Ангел: nadin ОГРОМНОЕ СПАСИБО!!!! Твоя история это нечто. Буду ждать твоих новых историй.
полная версия страницы